— Фу ты! У меня же назначена на сегодня встреча. Мне придется уехать. Но я его приму. Пригласите его сюда, Пим.
Через несколько мгновений дворецкий распахнул дверь и ввел в кабинет невысокого мужчину, сгорбленного годами и недугами: то, как он вытягивал вперед шею, моргал и щурился, говорило о сильнейшей близорукости. Лицо у него было смугло, а борода и волосы черны как смоль. В одной руке он держал белый муслиновый тюрбан в красную полоску, в другой — небольшую замшевую сумку.
— Добрый вечер, — сказал Дуглас Стоун, когда за дворецким закрылась дверь. — Я полагаю, вы говорите по-английски?
— Да, господин. Я из Малой Азии, но говорю по-английски, если говорить медленно.
— Насколько я понял, вы хотите, чтобы я поехал с вами?
— Да, сэр. Я очень хочу, чтобы вы помогли моей жене.
— Я мог бы приехать завтра утром, а сейчас меня ждет неотложная встреча, и сегодня я ничем не смогу помочь вашей жене.
Ответ турка был своеобразен. Он потянул за шнурок своей замшевой сумки, открывая ее, и высыпал на стол груду золотых.
— Здесь сто фунтов, — сказал он, — и я обещаю вам, что дело не займет у вас и часа. Кэб ждет у ваших дверей.
Дуглас Стоун взглянул на часы. Через час будет еще не поздно приехать к леди Сэннокс. Он бывал у нее и в более позднее время. А гонорар необычайно велик. В последнее время его донимали кредиторы, и он не может позволить себе упустить такой шанс. Придется ехать.
— А что у вас за случай? — спросил он.
— О, очень прискорбный! Очень прискорбный! Наверное, вы не слыхали об альмохадесских кинжалах?
— Никогда.
— О, это такие восточные кинжалы, старинной работы и необычайной формы, с эфесом в виде скобы. Понимаете, сам я торговец древностями и приехал из Смирны в Англию с товаром, но на следующей неделе возвращаюсь домой. Много редкостей я привез с собой и продал, но некоторые остались у меня, и среди них, мне на горе, один из этих кинжалов.
— Не забывайте, сударь, что у меня назначена встреча, — напомнил хирург, начиная раздражаться. — Прошу вас, сообщите только необходимые подробности.
— Это необходимая подробность, вы увидите. Сегодня моя жена упала в обморок в комнате, где я держу товары, и порезала себе нижнюю губу этим проклятым альмохадесским кинжалом.
— Понятно, — сказал Дуглас Стоун, вставая. — И вы хотите, чтобы я перевязал рану?
— Нет, нет, дело хуже.
— Что же тогда?
— Эти кинжалы отравлены.
— Отравлены?!
— Да, и ни один человек, будь то на Востоке или на Западе, не может теперь сказать, какой это яд и есть ли противоядие. Но все, что известно об этих кинжалах, известно и мне, потому что мой отец был тоже торговцем древностями, и нам приходилось иметь много дел с этим отравленным оружием.
— Каковы симптомы отравления?
— Глубокий сон и смерть через тридцать часов.
— Вы сказали, что противоядия нет. За что же платите вы мне этот большой гонорар?
— Лекарства ее не спасут, но может спасти нож.
— Как?
— Яд всасывается медленно. Он несколько часов остается в ране.
— Значит, ее можно промыть и очистить от яда?
— Нет, как и при укусе змеи. Яд слишком коварен и смертоносен.
— Тогда — иссечение раны?
— Да, только это. Если рана на пальце, отрежь палец, так всегда говорил мой отец. Но у нее-то рана на губе, вы подумайте только, и ведь это моя жена. Ужасно!
Но близкое знакомство с подобными жестокими фактами может притупить у человека остроту сочувствия. Для Дугласа Стоуна это уже был просто интересный хирургический случай, и он решительно отметал как несущественные слабые возражения мужа.
— Или это, или ничего, — резко сказал он. — Лучше потерять губу, чем жизнь.
— Да, вы, конечно, правы. Ну что ж, это судьба, и с ней надо смириться. Я взял кэб, и вы поедете вместе со мной и сделаете, что надо.