Как часто и с какой неподдельной страстью казнит она себя, тем самым внушая нам справедливый взгляд на ее поступки!
Это верно, что, следуя дорогами порока, она достигает неслыханного успеха; однако, даже достигнув вершины земного благополучия, она то и дело признается, что радости, доставшиеся ей неправедным путем, — ничто перед муками раскаяния и что ни утехи богатства, в котором она, можно сказать, купалась, ни пышные наряды и выезды, ни даже почести, которыми она была окружена, — не даровали ее душе долгожданного покоя и не позволяли ей забыться ни на час в те бессонные ночи, когда она к себе обращала слишком заслуженные укоры.
Благочестивые размышления, на какие наводит читателя эта часть повести, полностью оправдывают ее обнародование, ибо заставить людей глубоко задуматься и есть та цель, коею задался рассказчик. И если, излагая сию историю, не всегда можно обойтись без описания порока во всей его неприглядности, рассказчик просит читателя поверить, что он приложил все усилия к тому, чтобы избежать непристойных и нескромных оборотов; он надеется, что вы здесь не найдете ничего такого, что могло бы служить к поощрению порока, и что, напротив, убедитесь, что порок повсеместно представлен в самом неприглядном виде.
Картины преступлений, какими бы красками их ни рисовать, всегда могут склонить порочную душу на дурное; однако если порок и представлен здесь во всем его пестром оперении, то сделано сие не соблазна ради, но затем, чтобы полностью его развенчать; и не вина рассказчика, если, залюбовавшись представленной картиной, читатель сделает из нее неподобающее употребление.
Впрочем, мы исходим из того, что человек, чем он благонравнее, тем более стремится к совершенствованию своей добродетели; к тому же преимущества предлагаемого труда очевидны, и читатель, посвятив ему часы досуга, проведет время с приятностью и пользою.
Я родилась, как мне о том сказывали родные, во Франции, в городе Пуатье [1] , в провинции, или, по-нашему, — графстве Пуату. В 1683 году или около того родители привезли меня в Англию, ибо, подобно многим другим протестантам, они были вынуждены бежать из Франции, где подвергались жестоким преследованиям за свою веру [2] .
Не очень понимая, а, вернее, совсем не понимая причин нашего переезда, я была весьма довольна своим новым местожительством. Большой веселый город, Лондон пришелся мне по вкусу. Я была еще дитя, и многолюдие меня тешило, а нарядная толпа восхищала.
Из Франции я не вынесла ничего, кроме языка этой страны. Отец мой и мать принадлежали к более высокому кругу, нежели те, кого принято было в ту пору называтьбеженцами : они покинули Францию одними из первых, когда еще можно было спасти свое состояние; отец мой умудрился загодя переправить сюда то ли крупную сумму денег, то ли, помнится, большую партию каких-то товаров — французского коньяку, бумаги [3] и еще чего-то; все это ему удалось продать с большой выгодой, так что к нашему приезду в его распоряжении был немалый капитал и ему не пришлось обращаться за помощью к своим поселившимся здесь ранее соотечественникам. Напротив, наш дом постоянно осаждали голодные толпы жалких беженцев, покинувших свою страну — кто в силу убеждений, кто по другим каким причинам.
Помню, как отец мой говорил, что среди множества одолевавших его людей были и такие, кого мало заботили вопросы вероисповедания и кому на родине не грозило ничего, кроме голода.