Многое Ирис было известно ещё до приезда сюда, от эфенди. Но кое-что открывала на месте.
Например, никто из собеседников Аслан-бея, с чьих слов он узнавал немало нового об иных странах, не упоминал о том, как одеваются франкские женщины. Естественно, для мужчин это не представляет интереса. А вот Ирис с удивлением отмечала разницу в пышных платьях знатных дами простых нарядах прислуги и низших сословий. В Османии все одевались однотипно: и бедняк, и султан носили кафтаны, только одинпопроще, а другойс богатой отделкой, за один драгоценный камушек с которой можно было купить порой всё имущество бедняка Во Франкии, как и в Бриттании, на одежду был введён жёсткий регламент: каждому сословью разрешалось носить лишь определённые цвета и ткани, оговаривались число и виды украшенийдабы с первого взгляда отличить дворянина от купца, крестьянина от торговца, белую кость от чёрной.
Однако больше всего поразили её монашеские одеяния. Не мужскиеибо походная сутана брата Тука, подпоясанная вервием, хоть и была скромна, но удивления не вызывала. Но вот те, в которые облачались сёстры здешнего монастыря, так напоминали известные Ирис никабы! Подрясникчёрное платьенаглухо закрывал тело до самого подбородка; ряса, накинутая поверх, затем мантия наподобие чаршафа или хиджабавсё это надёжно скрывало женщину от нескромных взоров, отгораживало от мира. Лицо, хоть и открытое, можно было при необходимости спрятать под низким капюшоном.
Но, разумеется, никто из монахинь не сурьмил глаза и брови, не оттенял чудесные родинки и не пользовался краской для губ. И, конечно, не носил прекрасных налобных украшений, брошей, ожерелий и звонких браслетов. Здесь это считалось постыдным и нескромным, допустимым лишь в миру.
И воистину странно именовали себя эти женщины и девушки«Христовы невесты» Странно, но достойно уважения.
А ещёони проводили время не только в постах, молитвах и ночных бдениях, но и в служении людям. При монастыре действовала больница для бедных, куда порой не стеснялись заглянуть и обеспеченные людине экономии ради, ибо, на самом-то деле, хорошие докторусы брали за лечение весьма дорого; но довольно часто привозили старых больных слуг, которым хотели обеспечить хороший уход и достойную старость. Тут было целое крыло для одиноких и беспомощных, разбитых немощами и параличом; сёстры-гертрудианки заботливо ухаживали за ними, подавая пример бескорыстной и чистой любви, терпения, милосердия и кротости.
Некоторые из монахинь умели даже оперировать, и не удивительно, что иногда их обитель посещал сам Амбруаз Парре, первый скальпель Франкии, не только помогающий сёстрам, но и порой спрашивающий совета или консультации.
Именно сюда брат Тук посоветовал привезти няню Мэг. Ведь останься Ирис с ней в Эстреи отказ от официального визита ко двору грозил обернуться крупнейшим политическим и дипломатическим скандалом. Так пусть названая матушка поедет вместе с приёмной дочерью, посоветовал монах. Будет жить совсем рядом, видеться каждый день, знать, что родное дитя в безопасности а заодно и пребывать под неусыпной заботой лучших в стране целительниц.
Тем более что на сей раз гостья намного сократит путь и избежит дорожной тряски, отправившись через Старый портал.
Вспоминая об этом, Ирис невольно покачала головой.
Сколько событий случилось с ней в последнее время!
Конечно, хорошо, когда каждый день приносит что-то новое. Но девушка, устав от впечатлений, уже соскучилась по спокойной размеренной жизни, в которой одно утро похоже на предыдущее, а дни пролетают легко, словно бабочки. Скорей бы вернуться в Эстре!
Вот передаст последние дары Сорбонне
Встретится с Джафаром и увы, объяснится
Посмотрит вместе с сёстрами-целительницами, что можно сделать с ослепшими глазами некоей Наннет, как и обещала Филиппу де Камилле
и домой.
В свой последний приезд она даже избегала выглядывать из окон, чтобы не видеть почерневшего пустыря, оставшегося вместо сада. Ещё до её прибытия работники, присланные герцогом, спилили и сожгли мёртвые остовы деревьев и высохшего кустарника, и неизвестно, что смотрелось хужедревесные скелеты или полное запустение вокруг дома. Рабочие собирались и пни повыкорчёвывать, но Ирис, приехав, вовремя вмешалась и не позволила. Корни уходят на много футов под землю, и, кто знает, возможно, не пострадали так сильно, как надземная часть. Восстановить всегда легче, чем сажать заново. Она попробует поработать с тем, что осталось, но немного позже. Сейчас главноездоровье Мэг.
Девушка погладила прохладную, ещё не успевшую нагреться от первых солнечных лучей, кладку стенного зубца. Почувствовав чей-то взгляд, скосила глаза вниз.
Напротив, через дорогу, в тени, отбрасываемой больничным корпусом, замерла фигура в нелепом балахоне, бывшем, по всей вероятности, когда-то белым. Лицо человека скрывалось под капюшоном, но даже отсюда можно было заметить, что руки, сложенные на дорожном посохе, истончены и сухи, как у старика.
Угрозы от него не исходило, лишь жадное, какое-то болезненное любопытство.
Страждущий или паломник, определила для себя Ирис, но на всякий случай заступила за широкий зубец, заслонивший её полностью. Хорошо, что она одета, как послушница, и не привлекает ничьего внимания яркой шевелюрой, но всё же женщина на монастырской стенеэто не слишком скромное зрелище. А отказывать себе в привычных утренних прогулках не хочется. Она просто постоит здесь ещё немного, скрывшись от чужих глаз.
Опустила веки, подставляя лицо рассветному солнцу, и ушла в воспоминания. Так быстро, так стремительно неслись события последних дней! Самое времявспомнить, упорядочить, и определиться, какие отложить в копилку памяти, а с чем как-то жить дальше
* * *
Там, в гостинице Питивье, ещё только уловив на щеке первый розовый отблеск, она вскинулась ото сна, страшно перепугавшись, что проспала и упустила драгоценное время. Но только зря волновалась. Фрида уже раскладывала на лавке мужские рубаху и штаны, жилет, какой-то короткий кафтанчик, называемый здесь курткой, даже добыла откуда-то шляпу с широкой тульей. Судя по покрасневшим глазам, горничная или не спала, или вскочила куда раньше госпожи. На подоконнике, выдавая характер её ночных развлечений, вперемешку с ножницами и обрезками полотна валялись несколько катушек ниток, подушечка-сердечко со швейными иглами, клубок тесёмки, разномастные пуговицы
Глядя на суету невыспавшейся горничной, на тени, залёгшие под глазами Филиппа де Камилле и крёстного Модильяни, Ирис с благодарностью думала, что ради её спокойного отдыха эти люди провели бессонную ночь, а ведь им ещё предстоял такой нелёгкий день! Ведь впереди поджидала не неспешная ознакомительная прогулка, а быстрая напряжённая езда. Сколько же им придётся отмахать лье? И выдержит ли она столько времени в седле?
Объяснение, что поедут они не назад, а, напротив, вперёд, как и собирались, в ЛютециюИрис поначалу встретила с негодованием. Но, взглянув на карту, предложенную Филиппом, и услышав о Старом Портале, неожиданно успокоилась. Одно встревожило: а как же её люди? Маршал сразу обозначил основную идею: передвигаться небольшой группой, как можно быстрее, и не привлекая внимания. Но при всём желании чернокожего великана Али невозможно сделать незаметным. Это вам не из мальчишки сотворить арапчонка!
Оказалось, и тут всё продумали.
Помимо нежелания тащить за собой лишних спутников, замедляющих движение, маршал справедливо опасался, что охота за восточной гостьей со стороны неизвестного врага ещё не окончена. А потому предложил не только оставить в Питивье Али, Фриду и Марка, который уж точно не протрусил бы до Эстре и за год, хоть на муле, хоть на ишаке; но и разыграть с помощью слуг целый спектакль под названием «Больная госпожа». Фрида в платье Ирис изобразит из себя переутомившуюся от дорожных страхов османку, время от времени жалобно стеная, не выходя из комнаты и требуя оставить её в покое. Али, как обычно, будет стоять на посту у порога, и делать вид, что исполняет малейшую блажь хворой госпожи. Марк, якобы скрученный очередным прострелом, просто-напросто станет отлёживаться, дожидаясь хозяина, который якобы непременно вернётся за ним, получив нагоняй от короля. Старый обиженный слуга всем и каждому начнёт вещать о несправедливости судьбы и о том, какие они квёлые, эти благородные дамы, и как из-за малейшего чиха или мигрени подводят важных господ под королевскую немилость, ибо вряд ли гостья теперь успеет на празднование в столицу А Филипп уже в Лютеции добавит масла в огонь, проговорившись как бы невзначай в обществе, что его подопечная, увы, задерживается в пути.