Дверь камеры открылась с грохотом. Вошла через нее толстая вахтерша, прозванная заключенными «Свиноматкой». Встала в двери, ладони сжала в кулаки и вбила их в свои могучие бедра, опоясанные широким военным ремнем. Беззвучно оглядела заключенных. Вдруг подняла голову, и ее угловатый подбородок, покрытый несколькими жесткими волками, указал на Леокадию.
Тхоржницкая поднялась навытяжку.
Звеньевая Альфреда Зависьлян протиснулась между косяком двери и «Свиноматкой». Стройная сорокалетняя крашеная блондинка в идеально скроенной форме качнула пальцем. Леокадия, сжав зубы, подошла к ней, сохраняя предписываемое вертикально-выпрямленное положение. Не позволяла себе хромать, чтобы облегчить боль в опухших коленях. Альфреда Зависьлян улыбнулась дружески Леокадии.
Слушай, старая сука, сказала она, обвевая заключенную запахом цветочных духов. Мы уже перестаем быть снисходительными к тебе. Ждет тебя сам начальник. Если ему ты не скажешь того, что хочет, ты пойдешь в специальную комнату. Это помещение темное и настолько низкое, что ты будешь вынуждена сидеть там на полу. Там есть пауки. Ты проведешь там много ночей, совершенно голая. Ты не сможешь там выпрямиться, будешь вынуждена только сидеть. И тогда пауки облепят тебя. По стопам, бедрам будут ползать, в «цыпу» твою старую вгрызаться начнут и щелкнула пальцами.
Ну, идем! буркнула «Свиноматка» на этот знак.
Леокадия почувствовала в пищеводе горячий картофель, втянула легкими испорченный воздух камеры, взглянула в зарешеченное окошко, поцеловала Стефанию и пошла, толкаемая «Свиноматкой», по коридору. За плечами слышала рыдание обеих сокамерниц. Шла медленно и почти не видя куда из-за слез, текущих по ее горящим щекам.
Скорее она погибнет за Эдуарда, чем её сломают. Однако непоколебимость ее имела определенные границы, о которых, однакослава Богу! они не имели ни малейшего представления. Не знают, что она сломалась бы, если бы только услышала одно-единственное предложение. Но они никогда не поймут, никогда не выдумают, из-за чего предала бы убовцам всех и каждого, и даже Эдуарда. Была уверена, что выдала бы своего кузена без колебания, если бы предложение палачей звучало так: скажи нам, где он, и ты в награду поедешь во Львов и будешь там любоваться желтыми осенними листьями Иезуитского сада.
Но эти слова никогда не прозвучат. Начальник Вроцлавского УБ не знал её тайных желаний. К счастью для Эдуарда Попельского.
2
Двенадцатилетняя Люцинка Бржозовская, известная всем как Люся, была ребенком счастливым и радостным. До войны она жила с обоими родителями сначала в далеком туркменском Чадзуе, а позже в городе Куйбышеве. Вначале жили они в казармах, потомв однокомнатной коммуналке. И там, и здесь, в Куйбышеве, папа ежедневно ходил на службу. И настал день, когда осталась она только с мамой. Как-то утром, пробудившись, Люся узнала, что ее папа теперь по окончании спецкурсов стал свежеиспеченным офицером Красной Армии и должен отправиться на войну. Тогда девочка втиснула лицо в подушку и горько заплакала. Правда, уже минуту спустя победила радостная сторона натуры Люси. Побежала на приволжский пляж, где плескалась на берегу, играла с куклами в больницу и слушала тоскливые песни, что пели прачки. В теплые месяцы года было это ее любимым времяпрепровождением, которому посвятила себя счастливо в течение очередных четырех лет своего детства.
Это было время, скрашиваемое письмами и подарками от отца, который храбро сражался против фашизма. Однажды, когда героические войска Красной Армии подошли к Берлину, вместо письма на квартире Бржозовских на Волжском проспекте появился высокий, одетый в кожаное пальто офицер, который закрылся с мамой в комнате и долго с нею о чем-то беседовал. После этого разговора наступили очень существенные изменения в их семейной жизниместо приволжских пляжей заняли приодринские пляжи, а однокомнатная коммуналка в Куйбышеве претерпела превращение в большой, красивый вроцлавский дом, наполненный картинами и резной мебелью. Люся привыкла очень быстро к новым условиям, так как тем, что было самым важным для нееиграм на пляже и купанием в реке и лазаньем по деревьямона могла наслаждаться сколько угодно. Были, кроме того, с ней легендарный, героический и желанный папа, заботливая мама и неутомимая в забавах собака Чудак.
Конечно, в новом городе, где папа был, по ее словам мамы, «первый после Бога», говорили в основном по-польски, и добираться пешком к пляжу было немного дальше, чем в Куйбышеве, но зато деревьев в соседнем парке было гораздо больше.
Именно этим теплым сентябрьским днем 1946 года Люсякак обычно во второй половине днясобралась в парк в сопровождении Чудака и своей новой подруги Зои, дочери их соседа, советского капитана. Опечаленная тем, что вместо полюбившегося дерева увидела только его срезанный пень, села в траву и открыла пачку шоколадных конфет, которую папа положил ей в тот день утром в ранец тайком от мамы. Пока она ела, Зоя и Чудак не сводили с неё глаз. Наконец Люся пощадила подругу и угостила её конфетами. Большая дворняга с длинными лапами и с вечно вздыбленной шерстью была вынуждена обмануться в своих ожиданиях.
А я могу дать ему что-нибудь? спросил мужской голос. Он такой голодный
Высокий лысый господин, одетый, несмотря на жару, в военное пальто и офицерские сапоги, держал в ладони кусок колбасы, Люся взглянула на негоон был доброжелателен и улыбалсяи головой кивнула в знак согласия. Пес подошел недоверчиво и обнюхал колбасу.
Потом быстро щелкнул челюстями и поглотил деликатес, чуть не откусив мужчине пальцы. Лег в траву рядом Люсей, высунул язык и задышал тяжело и удовлетворенно.
А, видишь, какой был голодный, сказал медленно незнакомец. Посмотри, как ему теперь хорошо, когда наелся засыпает
Зоя и Люся с удивлением присмотрелись к Чудаку, который действительно опустил голову на вытянутые передние лапы и поморгал сонно глазами, чтобы в конце концов наконец совсем их закрыть.
Люся вдруг почувствовала на своей шее костлявые пальцы. Она не могла двигать головой. Оказалась в воздухе. Под животом почувствовала угловатое плечо. Она висела головой вниз. Трава убегала ее перед глазами. Девочка начала кричать. Краем глаза она увидела какие-то цветы, которые высыпались из кармана плаща. Заметила также Чудака, встающего, но качающегося на своих лапах, Зою, кричащую и воющую, и каких-то двух людей, которые, очевидно, вышли в парк за дровами, потому что у них в руках пилы и топора. Заболевшие мышцы шеи Люси расслабились, и девочка повисла на плече убегающего, которые впивалось в ее живот. Вырвало резко, пачкая плащ незнакомца. Сквозь слезы она видела сначала траву, потом изогнутые корни деревьев, а потом тротуар улицы. Она услышала стук дверцы автомобиля. Через некоторое время уже ничего не видела. То, что только что произошло, было первым несчастьем в ее прежней радостной жизни.
3
Эдвард Попельский шел по улице Славянской в сторону площади Великопольских Повстанцев, называемой обычно Высшей Школы Коммерческой или новым «шаберплацем», чтобы отличить его от старого «шаберплаца», то есть от Грюнвальдской площади, где недавно ликвидировали цветник и торговлю всякой всячиной. Перед перекрестком с Олбинской прошел две овощных лавки и ресторан «Под Единицей», прошел быстро через улицу и вышел прямо на вывеску «Доктор Моисей Вольфштейн, врач общей практики, принимает ежедневно с 8 1/2 до 3 1/2». Прибывает польских вывесок, думал Попельский. Вроцлав полон новой жизнью, быстро развивается и хорошееткак наряженный и напудренный труп.
Не чувствовал официально задекретированной радости от быстрого и спонтанного развития города, потому что в этой песне о подъеме из развалин звучала фальшивая нота о братской помощи, которую в восстановлении и в повседневных заботах предоставляли жителям советские войска. Эта пропагандистская и надоедливая радость вызывала у Попельского внезапные реакции.
Милости нам москали не делают! говорил он в ярости сам себе во время чтения ежедневных газет. Они забрали наш Львов, а этот разрушенный самими город кинули нам как подачку! А мы должны радоваться помощи этих кацапов! А впрочем, какой помощи?! поднимался и бил рукой в полотнище газеты. Тем, что грабят и вывозят все это в Россию? От фрамуг окон до целых производственных линий фабрик!