Алмазный меч, деревянный меч. Том 1 - Ник Перумов страница 2.

Шрифт
Фон

Агата никогда не могла понять, как можно одинаково относиться ко всеми к ней, и к Троше, и к Нодлику с Эвелин, находившим своеобразное удовольствие в том, чтобы сделать девчонке-Дану очередную гадость.

 Чай? Ты сказал чай, о величайший из комиков?  возопил Нодлик.  Гони сюда эту драную кошку! Агата! Давай шевелись, не то мигом у нас схлопочешь!

«У нас» было сказано недаром. Эвелин никогда не упускала случая принять участие в расправе.

 Оставь её, Нодлик. Она драит котлы.

 А-а самое место для такого дерьма, как эти Дану. Ну тогда Трошу сюда.

 Ага, ага, счас, господин Нодлик  заторопился силач.

Нодлик швырнул ему вожжи (ловко угодив при этом концом одной из них Троше в глаз) и перелез с козел внутрь фургона. Был он высок, но весь какой-то нескладный, костлявый, изломанный, с длинной унылой физиономией, оживить которую не мог никакой грим. Лоб жонглёра покрывали многочисленные ало-синюшные прыщи; редкие волосы, пегие от седины, висели сальными сосулькамиа ведь Нодлику по людскому счёту исполнилось всего тридцать пять!..

 М уже встаём?..  осведомился хриплый голос, как будто бы принадлежавший женщине.  Эй, стерва, мой завтрак готов?

«Стерва» было у Эвелин самым ласковым словом для Агаты.

 Она чистит котлы, подружка,  счёл нужным заметить Кицум.

 Ну ты и козёл Нашёл, что ей поручить Пусть бы Онфим ей ещё и за это всыпалвсё развлечение

Эвелин выбралась из-под пары одеялв отличие от Агаты, довольствовавшейся какими-то лохмотьями, у всех прочих, включая Трошу, одеяла были нормальные, господа Онфимы понимали, что от простуженного артиста толку мало. Однако мысль о том, чтобы поделиться теплом с Нелюдью-Дану не пришла в голову даже простодушному Троше. Собственно, в этом смысле он ничем не отличался от остальных.

Агата дёрнула щекой.

«Они все просто грязные свиньи. Грязные, пьяные, совокупляющиеся свиньи. Свинья может опрокинуть Дану в грязь, но истинный Дану никогда не обернёт свой гнев против неё»,  хотя, по правде говоря, сия сентенция, извлечённая из Atann-eeuy Akhimm, Тан-эу-Ахим, если писать примитивными людскими буквами, Царственного Шестикнижия, последнее время что-то перестала утешать Агату.

Теперь все обитатели первого фургона были в сборе. Кицум, Нодлик, Эвелин, Агата и Троша, сидящий на козлах. Позади тащился второй фургон их циркасущественно больше и богаче. Полог над ним был новым и прочным, без единой прорехи. Там ехали сам господин Онфим-первый, Еремейзаклинатель змей, братцы-акробатцы и ТаньшаСмерть-дева, как прозывали её ярмарочные зазывалы. Сам господин Онфим, как и положено хозяину, занимался сбором денег и раздачей жалованья. Его единоутробный брат Онфим-второй сидел в Ежелине, отправляя посредством почтовых заклятий брату известия, где и когда будет выгоднее всего устроить представление.

Агатаприслуга, посудомойка, швея, повариха, танцовщица, музыкантша, акробатка, живая кукла, которую Кицум на потеху почтеннейшей публике лупил по голове и иным частям тела бутафорской плетью, живая мишень в аттракционе Смерть-девызавершала список артистов «Онфима и Онфима». Излишне говорить о том, что никакого жалованья ей не полагалось. Тонкую шею Дану охватывал заговорённый ошейник из грубого железа. Она была рабыней без права выкупа.

 Давайте, давайте, на молитву, быстро,  торопил остальных набожный Нодлик.  А ты, данка, зенки свои богомерзкие опусти, неча тебе глазеть, как народ честной истинному Богу молится

Истинный Бог. Который отдал в руки своего избранного народа всю землю, от окоема до окоема, испепелил его врагов, упрочил его твердыни и придал несокрушимую мощь его оружию. И который неусыпно, каждый день, помогает ему и сейчас.

Все в фургоне, за исключением Агаты, затянули молитву. Церковь не допускала Дану ни к причастию, ни к крещению. Они имели право существовать либо как враги покоренныето есть как рабы; либо как враги пока еще не покоренные, но это, конечно, временно.

Непроизвольно Агата прислушивалась к монотонно бубнящим голосам.

  И не попусти злу свершиться

 Боже, избавь нас от

Всё обычно. Эту утреннюю молитву Агата уже заучила наизусть. Ее гнусавили попы в рабском лагере, куда сгоняли всех, только что схваченных, попам отвечали пропитые голоса стражников; тянули тюремщики в заведении для не желавших так просто смириться с рабским ошейником; бормотали жирные перекупщики, выклянчивая себе хоть немного удачи, то есть удачного обмана; шипели хозяйки, явившиеся выбирать себе прислугу, а мужуналожниц, ибо Дануне люди, а просто сосуд для удовлетворения низких мужичьих нужд

Агата слушала молитву. Сколь же велика, наверное, власть этого нового бога, если он дал в руки хумансам страшную, неодолимую боевую магию, на исконных землях Дану, эльфов, гномов, орков, троллей, кобольдов, половинчиков, хедов, гурров, гаррид и многих еще иныхпомог создать мрачную Империю, страх и ужас всех нечеловеческих рас, ненасытное чудовище, пожирающее сердце и печень своих врагов, отхаркивающееся легионами, что идут всё дальше и дальше, до самых океанских берегов. И вместо гордых лебединых кораблей эльфов и Дану, что неслись по волнам в стремительном полёте, моря теперь раздирают таранные носы боевых галер, окованных красной медью

А Епископат усердствует, по вековому правилу «разделяй и властвуй», и вот уже полезные Империи Вольные, народ непревзойдённых воителей, объявлены допущенными к причастию, вот уже покорившиеся половинчики объявлены «просвещения путем идущими», их городишки и деревушки обложены тяжкой данью, церковной, орденской и имперской десятинами, нооставлены в относительном покое.

Церковь и маги милостиво позволили кое-как торговать загнанным глубоко под землю гномам, выполнять кое-какую чёрную работу оркам, троллям и гоблинам, пропускают они на имперские рынки и мрачные караваны кобольдов.

А богомерзкие Дану и эльфы объявлены вне закона. Как и несдавшиеся хеды, гурры, гарриды. Но эти едва ли по-настоящему понимают, что происходит, убийцы они и дикие кровопийцы, с ними вели беспощадную войну ещё Дану, прежние хозяева лесов

Руки Агаты, не требуя вмешательства головы, всё это время усердно драили железные внутренности котлов.

 Ты что, уже закончила?  Эвелин придирчиво оглядела оттёртую до немыслимого блеска сталь.  А вот мы сейчас проверим

 Эй, вы, там, на головном!  завопили сзади.

Агата подняла голову.

Здоровенный фургон господина Онфима-первого тянула аж шестёрка запряжённых парами лошадей. На передке восседал Еремейзаклинатель змей; впрочем, сейчас он не восседал, а как раз напротив, подпрыгивал и размахивал руками.

 На головном! Помолились ужо, аль нет? Господин Онфим спрашивают! И ещеслухай сюды! Господин Онфим данку немедля к себе требуют!

 Помолились, помолились,  буркнул Нодлик.

В мутноватом взгляде Кицума, устремлённом на Агату, мелькнуло нечто похожее на сочувствие.

Хозяин бродячего цирка имел несчастье проснуться слишком рано. Обычно в пути он продирал глаза не ранее полудня. Молился; после чего брался за дела. Собственно говоря, это означало неприятности для всех без исключения артистов, в том числе и для братцев-акробатцев; лишь Смерть-дева, с энтузиазмом согревавшая господину Онфиму-первому по вечерам постель, могла чувствовать себя в относительной безопасности.

Здесь, посреди Суболичьей Пустоши, с висящим на плечах Смертным Ливнем, быть вышвырнутым из фургонов означало верную гибель. Господин Онфим и так был в ярости оттого, что добрую четверть сезонной прибыли пришлось отдать острагскому магу, наложившему на лошадей заклятье неутомимости.

Девушка-Дану скользнула за борт фургона, точно стремительная ласка. В её движениях сквозила нечеловеческая гибкость и плавность, казалось, она не бежит, а течёт, точно ручеёк.

Обернувшийся Троша проводил Агату долгим взглядом и со вздохом причмокнул губами.

 Ну достанется ж сейчас этой стерве!  злобно хихикнула Эвелин.  Так я не пойму, мы что, без завтрака остались?

 Переживёшь,  бросил невозмутимый Кицум. Как ни странно, он не торопился прикладываться к бутылкето ли запасы и вправду иссякли, то ли ему во сне явился сам святой Сухорот, ненавистник пьющих.

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке