Почему припадочный? обиделся бык с портфелем. Может человеку стать плохо? А то сразу припадочный Надо еще разобраться, не от вашей ли жратвы его скрутило.
Может, «скорую» вызвать? спросил охранник.
Вызовут, пообещал первый мордоворот. Еще пара вопросов, и без «скорой» дело точно не обойдется.
Охранник понял намек и без дальнейших разговоров пошел открывать «десятку». Быки аккуратно погрузили очкарика на заднее сиденье и положили рядом с ним портфель. Во время этой процедуры охранник с облегчением убедился, что возникшее у него подозрение оказалось беспочвенным очкарик был жив, хотя и выглядел не ахти. Крови не было, а все остальное охранника не касалось. Может ведь, в самом деле, человеку стать нехорошо за обедом?
Отступив от машины на шаг, он едва не наткнулся на ментов обыкновенных сержантов патрульно-постовой службы, в обязанности которых как раз входит поддержание порядка в общественных местах. Морды у сержантов были знакомые, примелькавшиеся охранник видел их частенько, особенно по вечерам, когда у человека в погонах появляется масса возможностей пощипать перебравших клиентов или ресторанных шлюх.
Чего тут у вас? спросил один, без особенного любопытства глядя на обмякшего на заднем сиденье собственной машины очкарика.
Да вот, клиент перебрал, чисто рефлекторно, не успев продумать даже самые очевидные последствия такого ответа, сказал охранник.
А, равнодушно произнес мент, и парочка спокойно двинулась по маршруту.
Охранник подавил вздох. Все было, как всегда. Они, черт бы их побрал, даже не поинтересовались, кто и куда намеревается везти потерявшего сознание человека, хотя наверняка заметили не могли не заметить, что щуплый клерк в дорогом заграничном костюме никак не может быть приятелем или хотя бы хорошим знакомым двух быков в кожаных куртках. Ну, что же, если ментам на это наплевать, то ему и подавно
Молодца, братан, сказал ему мордоворот, из нагрудного кармана у которого до сих пор торчали очки в тонкой золотой оправе. Правильно мыслишь! Валяй в том же духе, для здоровья это очень полезно. Держи за труды.
На этот раз охраннику даже не пришло в голову сказать свое коронное «аригато», хотя получил он не вшивую десятку, а две бумажки по сто долларов. Повернувшись к машине спиной, он побрел под моросящим дождичком на место, под навес. За спиной у него заработал стартер, фыркнул глушитель, и стало тихо.
В дверях уже стоял официант. Вид у него был встревоженный и озабоченный, и охранник про себя порадовался тому обстоятельству, что свидетелем происшествия стал мужик. Бабы, пока жизнь их хорошенько не помнет, пребывают в блаженной уверенности, что днем, да еще в центре большого города, да еще и на своем рабочем месте, могут перекричать кого угодно и прекратить любое безобразие, и ничего им за это не будет на том простом основании, что они бабы, то есть женщины, которых, как известно, обижать нельзя. Мужчине, видите ли, дать в рыло и даже засунуть перышко под ребро можно на то он и мужчина. А им, понимаете ли, нельзя Тьфу!
Ты что-нибудь понял? спросил официант, глядя в ту сторону, где скрылась серебристая «десятка».
А чего тут понимать? извлекая из-под кимоно сигареты, деланно изумился охранник. Нарезался, как свинья, средь бела дня
Он выпивку даже не заказывал, сообщил официант. Сидел, жевал, читал газетку. Тут входят эти двое, подошли, присели, переговорили о чем-то, потом встали, обступили, гляжу уже волокут Хорошо, хоть по счету расплатились Только дело тут все равно нечисто, отвечаю.
Охранник со скучающим видом посмотрел в серое небо, с которого продолжал сеяться мелкий нудный дождичек, прикурил сигарету и вздохнул.
Тебе на чай дали? спросил он.
Вообще-то, задавать такие вопросы у них было не принято: считалось, что чаевые это личное дело каждого. Однако вопрос был задан, и не просто так, из праздного любопытства. Официант это понял и потому ответил, как на духу:
Десять баксов сунули, жлобы.
На, возьми, сказал охранник, отдавая ему одну из полученных от клиентов стодолларовых купюр. И моли бога, чтобы больше их не видеть. У них свои дела, у тебя свои. Тебе что, больше всех надо?
В смысле? не понял официант, который работал тут всего третью неделю и еще не успел до конца понять, что к чему.
В смысле, береги здоровье, сказал ему охранник. Его потом ни за какие бабки не купишь.
Докурив, он бросил окурок в урну у входа, напоследок огляделся по сторонам и нырнул в тепло и вкусные запахи ресторана: настало самое время перекусить и выпить чашечку крепкого кофе.
Глава 2
На закате, который был не виден за сырыми плотными тучами, на обочину пустого загородного шоссе съехала серебристая «десятка». Шины коротко прошуршали по гравию, оставляя на нем неглубокие продолговатые вмятины. Тормозные огни погасли; «дворники», в последний раз смахнув с ветрового стекла капли дождя и брызги дорожной грязи, замерли в крайнем нижнем положении. Двигатель заглох, фары погасли, но из машины никто не вышел.
Моросящий дождь поливал и без того мокрый асфальт, тихо шумел в кронах обступивших узкую полоску пустого шоссе сосен, стекал по голым красноватым ветвям берез и желтой прошлогодней листве придорожных кустов. Изредка налетавший откуда-то короткими порывами ветер срывал тяжелые капли с мокрых ветвей, и они выбивали короткую барабанную дробь по крыше автомобиля. Стекло со стороны водителя было немного опущено, и в узкую щель лениво выплывали, моментально растворяясь в сыром воздухе, синеватые клубы табачного дыма.
Так прошло две или три минуты. Потом где-то за поворотом возник характерный шум движущегося на большой скорости по мокрой дороге мощного автомобиля, и вскоре оттуда в облаке мелких водяных брызг показался, тускло сияя включенными фарами, тяжелый японский джип. С ходу проскочив мимо «десятки», внедорожник резко затормозил, прошел пару метров юзом, оставляя на мокром асфальте две курящиеся паром полосы, включил белые фонари заднего хода и, пятясь, съехал на обочину, остановившись в полуметре от капота «десятки». С забрызганного грязной водой чехла запасного колеса свирепо скалил зубы нарисованный тигр, привинченная к мокрому железу пластина номерного знака была украшена державным триколором, свидетельствовавшим о принадлежности владельца автомобиля к депутатскому корпусу.
Обе передние дверцы джипа распахнулись одновременно, и оттуда ловко выпрыгнули двое крепких молодых парней. На ходу поднимая воротники кожаных курток и втягивая в плечи круглые стриженые головы, они торопливо подошли к серебристой «Ладе», откуда навстречу им, точно так же ежась от сырости, вылезли еще двое такие же молодые, спортивные, коротко стриженые и так же одетые в черную скрипучую кожу.
Все нормально? спросил один.
А то ты не видишь, лениво отозвался водитель «десятки», до самого верха затягивая «молнию» своей кожанки. Раз мы тут значит, все нормально.
Ну так какого хрена тут мокнуть? Раньше сядем раньше выйдем.
Типун тебе на язык, сказал водитель «десятки» и, повернувшись, распахнул заднюю дверцу. Вылезай, урод. Поезд прибыл на конечную станцию, просьба освободить вагоны!
Подождав немного, он наклонился к открытой двери и протянул руку с явным намерением помочь тому, кто сидел внутри, «освободить вагоны», но пассажир уже выбирался наружу медленно, с трудом, с явной неохотой, но выбирался, поскольку деваться ему все равно было некуда.
Его дорогой заграничный пиджак куда-то пропал, равно как и галстук, и очки, и тонкий матерчатый портфель. Еще совсем недавно идеально отутюженные брюки были измяты и испещрены какими-то пятнами, в которых, если приглядеться, можно было узнать обыкновенную грязь, известку, кровь и даже, кажется, рвоту. Разорванная в нескольких местах, выбившаяся из брюк, расстегнутая почти до самого низа, когда-то белая рубашка выглядела не лучше; разбитое в кровь, распухшее до неузнаваемости лицо ровным счетом ничего не выражало это был просто кусок сине-черного окровавленного мяса. Двигаясь неуверенными, судорожными рывками, как испорченная заводная кукла, избитый до полусмерти человек вылез из машины и выпрямился, ожидая дальнейших распоряжений своих мучителей казалось бы, еще живой, но уже практически вычеркнутый из списков живущих.