Лимптон нахмурился. Действительно, было много информации из вторых рук, утверждающей, что Паттен был восторженным поклонником дьявольства, но Лимптон лично не находил источников, в которых подобные предположения подтверждались практически.
- Да, мистер Браун, я читал об этом заявлении и многом другом, и я понимаю, что это просто бред, когда вижу подобное. Я не верю и никогда не верил ни в Бога, ни в Сатану, ни в дьяволов и ангелов, ни в некромантов, ни в колдунов. Всё, во что я верю, это то, что видят мои глаза, и видят прямо сейчас. А сейчас они видят этот кукольный дом. Пожалуйста, откройте переднюю часть.
- Да, сэр. С удовольствием, - и старик возобновил работу по наматыванию натянутой верёвки.
Ещё до того, как съёмный фасад был полностью поднят, Лимптон знал, что эту миниатюрную копию придётся поспешно переместить в его собственную коллекцию, даже если ему придётся избавиться от Брауна голыми руками. Браун привязал верёвку к крючку, оставив Лимптона смотреть на шедевр, как будто в бесконечную глубину. Перед ним стояло около двадцати комнат, каждая из которых была детализирована с точностью и качеством, подобного которому он никогда раньше не видел. У Лимптона почти кружилась голова от зрелища и его убранства.
Гостиная, столовая, различные залы, кабинеты, вестибюли и так далее. Всё это было видно на всех трёх этажах сложной конструкции, и всё это было точно отражено в принадлежностях, декоре и стиле правления Вильгельма и Марии. Выше, конечно же, были спальни с каминами, напольными покрытиями и продуманными до мельчайших деталей картинами. Лестничные клетки вели туда и сюда, некоторые изгибались, чтобы их поглотили внутренности дома. Коридоры тоже - те, что шли спереди назад - казалось, исчезли, чтобы перейти в комнаты, недоступные для глаза. Когда Лимптон поспешно обошёл дом, он увидел (как он и надеялся) окна, из которых были видны недоступные комнаты. Фактически, каждое окно являло собой какое-то новое наслаждение.
Абсолютное и неподдельное наслаждение искажало большое розовое лицо Лимптона; нельзя отрицать то, что он был почти в слезах.
- Мне приятно, сэр, видеть, как кукольный дом подходит вам, ведь вы человек, влюблённый в былые времена и старины, - скрипнул старый голос Брауна. - И поскольку мой предок Паттен точно отобразил своё ремесло в его конструкции, он был бы страшно рад увидеть, что его работа может принести такую радость человеку, удалённому на два столетия вперёд.
Лимптон потёр глаза и пропустил эту словесную чушь. Он нетерпеливо посмотрел на хозяина.
- Да, да, но где...
- Да! - воскликнул Браун, подняв искривлённый палец. - Здесь, сэр, вы найдёте фигурки.
А затем Браун подошёл к ближайшему высокому комоду на ножках (он сам, как понял Лимптон, был ценным шедевром), выдвинул крохотный ящик и вытащил небольшой железный ключ, который затем он использовал, чтобы получить доступ к самому большому нижнему ящику комода. Затем он достал оттуда шкатулку на матовой латунной подставке и извлёк из неё ещё один ключ меньшего размера. Он сунул его в верхний карман и осторожно вернулся к комоду.
- Ради бога! - пожаловался Лимптон. - Похоже, что у меня есть время до Дня святого Михаила? Продолжайте, пожалуйста!
- Да, сэр, но видите ли, мои болезни замедляют походку, - затем старик остановился и снова закашлялся.
Лимптон нахмурился, увидев очевидную уловку. Он был уверен, что старый бедолага не ТАК болен.
То, что Браун вытащил из ящика высокого комода на ножках, было не больше и не меньше, чем богато украшенный деревянный ящик для фигурок, который легко было отличить от более типичного вида тем, что он был не квадратным, а круглым. Он был около двух футов в диаметре, и старик осторожно поставил его на стол, на котором стоял кукольный дом. К краю коробки было прикреплено то, что Лимптон узнал как настоящий висячий замок Корбина, выкованный из необработанной стали примерно в 1650 году. Тогда, и только тогда Браун извлёк меньший ключ и жестами, явно предназначенными для их театральности, открыл и снял вековой замок.
- Воистину, сэр, мы привилегированная партия, - предположил старик. - Очень немногие люди смотрели на содержимое этого контейнера.
- Ну, - отрезал Лимптон, - откройте его, давайте!
Браун поднял измученные руки.
- Я не совсем помню, как открывать крышку. Попытайтесь вы. Я только помню, что сегменты нужно нажимать в определённой последовательности.
«Какая некомпетентность!»
Лимптон пододвинул коробку к себе и произвёл полное визуальное обследование. Дерево было кленовым, тёмным и идеально лакированным; вставки, правда, были гораздо более светлые, деревянные колышки, скорее всего, сосны. Таких колышков было девять, все они были на одном уровне с поверхностью коробки. Три в верхней части, три в середине, три в нижней части. Лимптон не терпел игр и не разбирался в шифровках. Он нажал на три случайных колышка...
- Проклятие! - крикнул он.
- Что за проблема, сэр?
- Кажется, ваш вампирский ящик заминирован! - он показал кончик пальца, на котором выступила крошечная капля крови.
- Но, сэр, посмотрите! Вам удалось с первого раза.
«Так и есть», - сообразил Лимптон.
Он смахнул каплю крови носовым платком и с облегчением увидел, что крышка коробки открыта.
Лимптон, стуча челюстью, заглянул внутрь.
Все жильцы кукольного дома аккуратно разложились внутри. Три пласта были уложены друг на друга, и все они были сделаны из тонких пропаренных деревянных реек, имеющих круглую форму, чтобы точно поместиться внутри поддона.
При этом наблюдении Браун сказал самое странное:
- Три таких круглых поддона, сэр, на которых отдыхают заключённые. Паттен был очень очарован этим числом: три. Он говорил, что магические круги с древних времён состояли из трёх кругов, - но Браун произнёс слово «круг» как кру-у-уг.
Как бы то ни было, Лимптон почти не слышал владельца, так как он был поглощён содержимым коробки. Он осторожно снял каждый поддон и поставил их перед собой.
Здесь, как и прежде, была ситуация с прозаическим искусством, творческой композицией и элементом описания, о котором многие писатели были бы рады рассказать. Я, с другой стороны, не буду в восторге, потому что описание содержимого коробки - изображения каждой фигуры, их одежды, пола и предполагаемого занятия - не входит ни в мои навыки, ни в моё терпение.
Я только расскажу (поскольку я несу некоторую ответственность за то, что представляет себе читатель), что на каждом поддоне лежало шесть фигур, каждая статуэтка была окружена собственным большим чехлом из ваты, и с обеих сторон было немало места для безопасной транспортировки коробки. Здесь представлялась перспектива наиболее удовлетворительного коллекционного исследования. Тем не менее, такое обследование будет охватывать часы, и Лимптон осознавал, что чем дольше он будет уделять внимание дому, фигуркам и всему остальному, тем серьёзно настроенный Браун будет просить более высокую цену. Итак, с большим трудом Лимптон взял только одну фигурку для беглого осмотра.
«Боже мой! Какие детали и такой неповторимый стиль!»
Выбранная фигура представляла собой женщину (ростом не более трёх дюймов), весьма вероятно, служанку, одетую в одежду времён приятных деревенских помещиков, щедрых земельных баронов и улыбающихся батраков. Простое великолепие жизни в людях простых времён. Все наряды были тщательно расписаны вручную, вплоть до пурпурного банта на белом чепчике; красной розетке на белом фартуке; вышивке лифа. Одни только эти хитрости (не говоря уже о самом доме) были несомненным доказательством усилий не просто квалифицированного резного лезвия, а чистого технического гения ремесла. Тем не менее...
«Хм-м-м», - подумал Лимптон.
Было что-то... ну, казалось, что было во внешнем виде фигурки что-то нечеловеческое. Для меня просто слишком сложно дать читателю доступ к тому, что мне было описано. Лучшее, что я могу сказать, это фигурка, которая для большинства, вероятно, оставит неприятный, нет, дурной вкус. Дьявольский - единственное слово, которое автор может вызвать в соответствии с этим впечатлением. Или, лучше, адский.
Однако Лимптона этот вкус ещё не поразил, и гротескный стиль статуэтки он нашёл исключительно уникальным. Можно было бы предположить, что самыми странными были черты лица служанки: в то время как все остальные аспекты фигуры были выполнены с предельной детализацией, лицо представляло собой всего лишь три крошечных дырочки, две для глаз, одна для рта.