Душно, да? спросила Вера.
Мне теперь всегда душно, сказала девочка грустно. А тебенет?
Нет Вера вдруг снова почувствовала горячий озноб, и тончайшие волоски на голых руках поднялись торчком, покалывая, как иглы у ежа. Почему? Мнетолько сейчас
Я не могла дышать, сказала девочка, доверчиво глядя Вере в лицо. Мне мешали его руки, понимаешь? Он держал меня за горло, чтобы я не сопротивлялась. И теперь мне все время душно.
Вера невольно взглянула на ее шею. На матовой коже, белеющей в темноте, как молодая луна, медленно проступили темные следы пальцев, становясь под пристальным взглядом Веры все заметнее.
Больно? голос Веры сорвался, она кашлянула и повторила. Больно?
Уже нет, сказала девочка, встряхнув головой. Было. Я заблудилась в лесу, тут недалеко. Он мне помог выйти в поселоквыглядел добрым таким толстым дядькой А потом спросил, хочу ли я пить. Уже тут, около дома
Вера, окутанная черной шерстяной шалью ужаса, задыхаясь от тошной жары, оцепенела, замерла мышью, на которую упала огромная тень. Сил хватило только шепотом спросить:
Давно?
В позапрошлом году, сказала девочка безмятежно. Какая разница? Все равно мы с тобой ровесницы Может, ты потом будешь старше меня, а может, и нет.
Так не бывает.
Для кого?
Вера замолчала. Качели тихонько поскрипывали. Девочка раскачивала их чуть-чуть; ее рука была по-прежнему вытянута вдоль тросаВера теперь отчетливо видела на ней темные царапины от локтя до запястья. Лесной паучок шустро полз по светлой футболке.
Как тебя зовут? спросила Вера, наконец.
Алиса, сказала девочка. Я знаю, как глубоко как глубоко, и постучала по земле носком поношенной туфли. И еще много чего знаю. Мне только обидно.
Обидно?
Что я не закричала. Поэтому я и гуляю тут. Лешаки говорят, что я ужекак они, но они ничего не знают. Я с ними не откровенничала. А с тобой надо серьезно поговорить.
Зачем? спросила Вера. Хотелось думать, что снится путаный сондевочка с прошлогодней листвой в потускневших волосах, в футболке, серой, в потеках чего-то темного, в шортах, заскорузлых от крови и грязи, серьезно, с тихим сочувствием смотрела на нее, грызя травинку с колоском на конце. Она не дышала; у нее не было голоса, кроме воображаемого голоса ночной темноты. На ее разбитые туфли выпала роса.
Беги отсюда, сказала Алиса. Просто беги.
Зачем? снова спросила Вера, уже знаязачем. Дом нависал над ней тяжелой черной громадой, в его тени корчились яблони, и тонкие, длинные пальцы темноты вытягивались из земли, оплетая стены, как побеги клематисахотели утащить дом вниз, под песок, под эту рыхлую болотистую почву, вместе со спящимиа может, в спящих-то и было все дело
Понимаешь, сказала Алиса, со мной все быстро кончилось. Он боялся, что я проболтаюсь. А с тобой ты же не сможешь ничего сделать. И сказать ничего не сможешь. Никому. Кто тебе поверит? Он жетвой отец
Вера смотрела на тоненькие косточки ее пальцев, накручивающие прядь серой пыльной пакли у ключицы, Вера не смела поднять глаза к ее лицуи ужас снова смешивался внутри с безнадежностью. Взгляды, прикосновения, сорвавшиеся слова, как монтажные куски, склеились в отвратительный фильм, в абсурдную драму, тем более кошмарную, что Вера увидала в главной роли себя. Глубоко упрятанное понимание вылупилось из хрупкой скорлупы страхачудовищная бескрылая птица, голая, розовая, с полоской черных волос на обширном животе, сально ухмыляющаяся Алиса соскользнула с качелей и неторопливо пошла по дорожке к дренажной канаве. Длинная железная труба заменяла мост, ведущий с дорожки на дачный участок; она была вкопана в песок, засыпана утрамбованным гравием и заасфальтирована; в эту трубу, как в трясину, начали постепенно погружаться туфли Алисы. Она вошла в землю, как в водупо колено, по пояс, по грудь, погрузилась с головойи асфальт сомкнулся над ней. В неподвижном воздухе остался след запаха старой мертвечины, болота и чего-то вроде папиного дезодоранта.
В позапрошлом году папин друг привез целый грузовик щебня, высыпал, потом его раскатывали сверху В позапрошлом году, в это время, папа ездил на дачу и одинза грибами
Вера села на качели и принялась раскачиваться, глядя, как бледно сереет выцветшее на востоке небо. Воздух рванул волосы, футболку, плеснул холодом в горящие щеки, на шею, на голые колени Верхушки берез дернул слабый, но живой ветер.
Мир стал конкретен, понятен и ужасен. Качели раскачивали маятник в душе: ужасздравый смысл, ужасздравый смысл, ненавистьлюбовь, ненавистьлюбовь. До первой электрички оставалось не более пары часов.
Скрип-скрип Скрип-скрип Скрип-скрип