Сердце бешено стучало, отдавая в виски, половицы слабо поскрипывали под ногами, но взвинченному Опалину казалось, что они грохочут, как пушки. В коридоре и комнатах, через которые он шел, никого не было; в гостиной мирно постукивали маятником настенные часы. Они показывали 11.17. «Усов уже не успеет на последний трамвай», мелькнуло в голове у Опалина, и когда он прошел в следующую комнату, то убедился, что Усов, точно, никуда уже не успеет. Он сидел у стола с простреленной головой, крепыш Астахов полулежал в кресле, тоже мертвый, бородатый Рязанов скорчился на полу, светловолосый Шмидт лежал между столом и окном, и изо рта его текла кровь.
Сонька! бешено заорал Опалин, забыв об осторожности. Сонька!
Сонькой звали хозяйку дома, по документам Порфирьеву; точнее, по нынешним документам, потому что как ее звали на самом деле никто уже не знал и не помнил. Угрозыск долго пытался выйти на след Стрелка, наконец с большим трудом удалось выйти на Соньку, через которую рассчитывали добраться до знаменитого бандита и его товарищей, устроили засаду в ее доме и вот
Иван бросился искать сообщницу Стрелка, но вскоре убедился, что ее и след простыл. Спальня Соньки хранила следы лихорадочных сборов: ящики комода были вывернуты, шкатулка, в которой она хранила свои украшения и золотые царские рубли, исчезла. Леденея от ненависти, от сознания собственного бессилия, от ощущения головокружительного провала, Опалин вернулся в комнату, где лежали его убитые товарищи, и обомлел. Шмидт, приподняв голову с пола, из последних сил пытался что-то выговорить.
Генрих! Опалин бросился к нему, стал дергать скатерть со стола, чтобы соорудить повязку на раны. Генрих, это я, Ваня! Ты меня слышишь? Как они смогли к вам подобраться? Генрих! Скажи хоть что-нибудь!
Но Шмидт, глядя куда-то мимо Опалина, забормотал что-то на немецком, которого Иван не понимал.
Генрих! Опалин был готов завыть от отчаяния. Это Стрелок? Его люди? Скажи мне хоть что-то, чтобы я мог их поймать, только не на немецком! Генрих, умоляю тебя Говори по-русски! Пожалуйста! Как они это сделали?
Взгляд его товарища на мгновение задержался на искаженном лице Опалина, и у того мелькнула надежда, что Шмидт пытается сосредоточиться.
Арка, едва слышно выдохнул раненый, и голова его упала на пол. Взгляд застыл. Он был мертв.
Глава 3Подозрительное лицо
Утром 4 февраля помощник агента угрозыска Иван Опалин шаркающей походкой смертельно уставшего человека вошел в коммуналку, в которой жил. Соседка, попавшаяся ему в коридоре, со страхом поглядела на его разбитую губу и фингал под глазом, но от вопросов воздержалась, а Опалин прошел прямиком в ванную. Там он долго мыл лицо и руки, а когда посмотрел на себя в зеркало, оттуда поглядел кто-то незнакомый и недобрый, с напряженным взглядом исподлобья. И у Ивана возникло ощущение, словно он разом постарел на десяток лет.
Для его неполных двадцати это была нешуточная ноша. Еле волоча ноги, он прошел в свою комнату, избавился от верхней одежды и стал стаскивать сапоги. Они снимались с трудом, и у Опалина в какой-то момент сдали нервы. Ему неудержимо захотелось швырнуть сапоги в стену, вскочить с места, что-нибудь сокрушить. Удержало его только соображение, что комната была не вполне его Опалина пустил к себе жить коллега, с которым он крепко подружился на работе. Человек этот болел туберкулезом и находился сейчас в больнице, где вчера Иван его навещал. Из больницы он поехал в Одинокий переулок, а что произошло дальше, читателю уже известно.
Опалин лег, повернувшись лицом к стене. Он не спал всю ночь, но сейчас сон не шел к нему. Стоило ему закрыть глаза, и он снова видел туман, умирающего Шмидта, слышал скрежет трамвайных тормозов, отчаянный крик вагоновожатой и вслед за этим вспоминал, как выбежал вчера из домика в Одиноком переулке, чтобы найти телефон и вызвать муровцев. На шоссе Опалин с трудом остановил грузовик, размахивая своим удостоверением, и добился того, чтобы шофер довез его до 35-го отделения милиции. Оттуда Иван позвонил в Московский уголовный розыск, сокращенно МУР, и доложил о случившемся.
Первые агенты появились на месте уже после полуночи, затем машина угрозыска доставила экспертов, которых пришлось вытащить из постели. С ними приехал Келлер крупный белокурый немец с квадратным лицом, друживший со Шмидтом, а также Карп Логинов, которого обычно называли Петровичем, потому что свое имя он не любил. Последний стал задавать Опалину вопросы, и Иван объяснил, почему он опоздал сменить Усова. Петрович выслушал его, как казалось, без особого интереса, и стал допытываться, что именно Шмидт успел сказать ему перед смертью.
Он говорил что-то вроде: мути или муть, бормотал Опалин, хмуря лоб. Келлер, который блуждал поблизости, меряя гостиную гигантскими шагами и свирепо зажав во рту папиросу, круто повернулся к нему.
Муттер?
Да, кажется, так, подтвердил обрадованный Иван, а что это значит?
Мама, мрачно ответил гигант. Он маму звал. Что еще он говорил?
Опалин напряг память.
Шербет, кажется, сказал он неуверенно. Не совсем, но что-то похожее.
Их штербе? сверкнул на него глазами Келлер.
Вроде да, а это что значит?
«Я умираю», перевел Петрович, бросив на Келлера предостерегающий взгляд. Но Бруно Келлер не принадлежал к числу тех людей, на которых можно воздействовать таким образом. В прошлом он воевал, потом сражался с бандами на окраинах бывшей империи, имея в своем распоряжении только устаревшее оружие, в то время как у банд были пулеметы и сообщники в каждом селе. В лице Келлера московский угрозыск приобрел ценного и опытного сотрудника. Он считался хорошим товарищем и был уравновешенным, как истый немец, но если выходил из себя, коллеги предпочитали не показываться лишний раз ему на глаза.
Я никогда не слышал, чтобы он говорил по-немецки, пробормотал Иван. Он же всегда по-русски говорил, и вообще
Перед смертью человек часто возвращается к своему родному языку, сказал Петрович спокойно. Он еще что-нибудь сказал?
В гостиную, по привычке наклонив голову, хотя дверной проем позволял пройти свободно, вошел высокий и худой агент по фамилии Назаров. В пальцах он держал что-то вроде визитной карточки.
Лежала возле стола, пояснил он, передав карточку Петровичу. На ней кудрявым, вычурным почерком было написано:
«Работникам угрозыска
на память
от Лариона Стрелка».
«Это, значит, я скатерть дернул, чтобы Шмидта перевязать, и карточка упала на пол, мелькнуло в голове у Опалина. А я ее даже не заметил»
Келлер бросил взгляд на карточку, и его массивная нижняя челюсть дернулась. Он грязно выругался сначала по-русски, а потом по-немецки.
Ларион в своем репертуаре, вздохнул Петрович, возвращая карточку Назарову. Приобщи к уликам, Валя.
Агент удалился. Половицы под его сапогами пели на разные голоса.
Мне все-таки интересно, продолжал Логинов, поворачиваясь к Опалину, как они это провернули? Ты заметил, что ребята даже не успели оружие достать?
Иван кивнул.
Странно, очень странно, продолжал Петрович, потирая подбородок. Все-таки Рязанов настоящий профессионал был профессионалом, быстро поправился он, морщась. Шмидт тоже. Астахов ну, любил поспать человек, но сон у него был чуткий. Усов молодой парень, но тоже не в одной засаде сидел.
Да Сонька им помогла, конечно, вмешался Келлер нетерпеливо. Как-то их отвлекла и впустила бандитов с черного хода. Или передала Стрелку, что его здесь ждут. Или он дернул щекой, крутанул головой, словно отмахиваясь от какой-то неприятной мысли, и его светлые глаза стали злыми, стальными и острыми, как лезвия.
Шмидт перед смертью еще кое-что сказал, подал голос Опалин.
И что это было? повернулся к нему Петрович.
Арка.
Арка? повторил озадаченный Логинов.
Ну да.
И что это значит? спросил Келлер, нахмурившись.
Я думал, ты скажешь, пробормотал Опалин.
Не тыкай мне, щенок! неожиданно взвился немец. Ты пришел, а его убили! Их всех убили, пока ты где-то прохлаждался! Или ты знал? Знал, да? Какого черта?..