Петрович поднялся с места и положил исписанные бумаги на стол Опалина.
Если тебя интересует мое мнение, негромко сказал Логинов, он был в своем праве.
Убить беззащитного человека?
Ты, Ваня, не сердись, усмехнулся Петрович, но есть в тебе эта чертаизлишняя принципиальность. Ты за принципами не видишь конкретики. А конкретика такаяКостя Маслов не беззащитную старушку пришил, а мерзавца, убившего его сестру. Единственного близкого человека, который у него оставался. Ты хочешь его осуждать? Пожалуйста, Ваня, нобез меня.
Но если так рассуждать
Нет, рассуждать надо совсем просто, перебил его Петрович. Спроси у своей совести: лучше стал мир без Веника или хуже? А я, пожалуй, домой. Эх, влетит мне опять от моей Егоровны за позднее возвращение Ну, до завтра то есть до сегодня, Ваня. Будь здоров.
И вышел из кабинета, аккуратно прикрыв за собой дверь. Опалин некоторое время смотрел вслед, потом, пробурчав нечто невнятное, спрятал все документы в сейф, запер входную дверь и прошел за большой шкаф, который как будто стоял у стены, но на самом деле закрывал от посторонних взоров крошечный проход в небольшую нишу, в которую можно было протиснуться только боком. В нише стояла узкая старая тахта и стул, очевидно, замещавший стол, для которого тут не нашлось места. Над стулом висел осколок зеркала, а на сиденье были разложены бритвенные принадлежности, зубная щетка, зубной порошок, алюминиевая мыльница с обмылком, расческа и кувшин с водой. Умывался Опалин над тазом, стоявшим в углу. Полотенце, за неимением крючка, было переброшено через спинку стула. Будильника не быловместо него утром Опалину звонил по телефону дежурный. Раздевшись, Иван устроился на тахте, натянул на себя одеяло и провалился в сон.
Глава 5. Утром
Примем за аксиому: без жилища человек существовать не может.
Утром Иван проснулся за несколько минут до звонка дежурного. Первая мысль былаСоколов. Вторая явилась картинкой, в виде нелепо лежащего человека с простреленной головой, кровь из которой текла на ступени лестницы.
«Ах, Костя, Костя, черт тебя дери»
Опалин страдальчески поморщился, заворочался на постели, приподнялся и сел. Новый день вступал в свои права. Затрещал телефон. Иван привычным движением сунул ноги в ботинки и прошел в кабинет, к аппарату.
Опалин слушает.
Вы просили позвонить, Иван Григорьич
От Бергмана не было вестей?
Он только приехал на работу. Я ему передал вашу просьбу.
Хорошо, спасибо.
Он повесил трубку. Позвонить Горюнову сейчас или сначала одеться и привести себя в порядок? И потом, неудобно получаетсявчера эксперт и фотограф полночи работали, потом Иван их отпустил, велев отдыхать, тотчас же выдернул обратно, уже из-за Веника, и теперь опять будет дергать, когда им банально надо выспаться. Пока он так размышлял, телефон зазвонил снова.
Твердовский. Хотя Николая Леонтьевича все и так узнавали по глуховатому, лишенному эмоций голосу, он всегда представлялся. Как ты, Ваня? Мне вчера доложили, что́ у тебя стряслось.
По интонации, как обычно бесстрастной, было невозможно понять, как начальник относится к случившемуся. Впрочем, и Иван был не из тех подчиненных, которые ловят нюансы голосов вышестоящих.
Это моя вина, сказал он с досадой. Костя оперуполномоченный Маслов оказался связан с одной из жертв, а я проморгал это обстоятельство.
Но банду-то взяли?
Да.
Что ж, хорошо, заключил Николай Леонтьевич. Жду тебя через двадцать пять минут.
У меня еще нет протокола вскрытия Веника то есть Анатолия Храповицкого.
Неважно. Приходи.
В трубке загудели гудки. Опалин положил ее на рычаг и провел рукой по лицу, собираясь с мыслями. В окно глядел весенний день, хмурившийся, впрочем, совсем по-осеннему. Низко висели облака, по асфальту шаркали шинами пролетающие по Петровке машины. Соколов уже вернулся из Ленинграда, и теперь он вместо Фриновского. Если следователь вчера позвонил, значит, исполнил просьбу Опалина. Значит, у него что-то есть. Но что?
Иван вернулся в тайную нишу за шкафом, чтобы привести себя в порядок и одеться. После всех манипуляций с бритвой, мылом, водой и полотенцем в зеркале отразился гражданин, о котором нипочем нельзя было сказать, что он ночует на рабочем месте. Немного повеселев, Опалин мысленно срифмовал: «Если рожа не побрита, то похож ты на бандита» и стал одеваться.
«Успею позавтракать или нет? Успею, наверное»
И спустился в расположенную на первом этаже столовую для сотрудников, пока еще закрытую. Однако Опалин, судя по всему, обладал даром проникать сквозь закрытые двери и особым образом влиять на людей, потому что для него немедленно соорудили омлет и принесли крепчайший дымящийся кофе.
В кабинет Твердовского Иван явился минута в минуту. Николай Леонтьевич, широкоплечий, приземистый брюнет с мясистым лицом, поднялся из-за стола навстречу Опалину и пожал ему руку. Сев, Иван начал рассказывать о вчерашней операции. Он перечислил фамилии убитых бандитов и раненного в перестрелке, не забыл упомянуть о появлении Нины, чуть было не спутавшем все карты, а затем перешел к обстоятельствам гибели Веника.
По-твоему, Маслов хладнокровно его убил? спросил Николай Леонтьевич. Сцепив пальцы на столе, он внимательно слушал своего подчиненного.
Я пошлю дополнительный запрос в Ростов, ответил Опалин. Но я почти уверен, что прав. Убитая кассирша была сестрой Маслова. И он явно занервничал, когда понял, что Веник может легко отделаться
Николай Леонтьевич вздохнул. Портрет Сталина, висящий над его головой, хмуро смотрел куда-то в угол.
Ладно, все это, в конце концов, детали, веско и как всегда рассудительно заговорил Твердовский. Главное сделано: Храповицкий задержан, советские граждане могут спать спокойно. Последняя фраза была произнесена без малейшего намека на иронию. К своей работе Николай Леонтьевич относился слишком серьезно, чтобы иронизировать. Если комсомолка вздумает на тебя жаловаться, я тебя прикрою. Опалин почему-то был уверен, что Нине и в голову это не придет, но он предпочел промолчать. Дома-то у тебя как?
Разговор приобретал неожиданный поворотНиколай Леонтьевич был из тех людей, которые уважают чужое личное пространство. Опалин ответил уклончиво:
А что у меня? Все как прежде. Не женат, не собираюсь
Да я не о том, с расстановкой ответил Твердовский, глядя ему в лицо. Почему ты на работе ночуешь?
Опалин откинулся на спинку стула.
Потому что
Сложности с соседями?
Да опротивели они мне, решился Иван. Один музицирует с утра до ночи, другая то скандалит с дочерью, то колотит ее
Ну, это плохо, проворчал Николай Леонтьевич, нахмурившись. Но неужели ты
А как на нее повлиять? Участкового она не боится. Дочь перед посторонними отрицает, что ее бьют. Матьпростая работница, на нее у нас ничего нет. И что тут можно сделать?
Удивляюсь я тебе, Ваня, задумчиво уронил Твердовский, по привычке скребя подбородок. По-хорошему удивляюсь, не подумай ничего такого. Ты что же, даже домой теперь не ходишь?
Почему? Захожу туда два-три раза в неделю.
Не дело это, Ваня. Николай Леонтьевич досадливо поморщился. У человека должен быть свой угол а, да о чем я говорю! Ладно, завтра я жду от тебя подробного отчета по младшему Храповицкомуи по допросам членов банды, само собой. Тогда же и решим, что делать с калининским стрелком.
Опалин покинул кабинет, чувствуя недовольство собой. Он не любил врать своима Николай Леонтьевич был свой, не просто начальник, но и человек, которого он уважал. Причина, по которой Иван практически переселился на работу, заключалась вовсе не в старом соседе, игравшем на дребезжащей, как трамвай, скрипке, и даже не в скандальной соседке Зинке. Рассказывая о ней Твердовскому, Иван многого не договорил. Разлад между разбитной симпатичной Зинкой и ее дочерью Олькой возник, когда последняя, вбив себе в голову, что мать не должна снова выходить замуж, начала отваживать ее поклонников. Милая девочка подсыпала им в еду в больших количествах соль, воровала деньги и всячески пакостила. Зинка, надо отдать ей должное, сначала пробовала договориться с дочерью по-хорошему, но потом потеряла терпение и на каждую новую проделку стала отвечать трепкой. Разумеется, рукоприкладство не решило проблему, а только усугубило ее. Любой разговор между матерью и дочерью отныне заканчивался скандалом. Иван пытался образумить и Зинку, и дочь, и добился только того, что обе они по отдельности обрушили на него шквал жалоб друг на друга.