Утопающий хватается за соломинку. Хочется верить. А опасностьха-ха, какая опасность может грозить смертельно больной? Чумные? Бродячие трупы? Крысы-мутанты? Маньяки? Ха-ха, умора
Открыла форточку в комнате. С улицы пахло тающим снегом и весенней гнилью. Серое, тяжелое, сырое небо лежало на самых крышах, низко, провисая. Камелия высунулась в форточку по грудь.
Мама мягко взяла за плечи, потянула назад.
Камелия, деточка, простудишься
Камелия рванулась со слезами:
Да какая разница? Вот скажи, какая разница?!
Мама, кажется, хотела погладить, обнятьКамелия дернулась, отстраняясь. Нечего меня трогать. Не можешь помочьнечего и трогать.
Лотточка звонила, сказала мама виновато.
Да ну её в бездну! огрызнулась Камелия.
Подруг у нее больше нет. И Мида больше нет. Мид гуляет со здоровыми девчонками. А у неё, Камелии, остался только Гуга.
И зимние яблочки.
А папа все бегал по знакомым, выбивал какие-то лекарства, какие-то процедуры, звонил какому-то профессору А ржавый гвоздь внутри ворочался как живой, раздирая острием все, что попадалось. Тоска лежала на мире, как облака.
Камелия дождалась, пока все уснули.
Мама в последнее время спала чутко, чуть чтоприбегала проведать. Камелию это и утешало, и раздражало. Как будто, если Камелия будет умирать ночью, мама чем-нибудь поможет! Врачи не помогли
Поэтому пришлось принимать особые меры. Сделать вид, что ходила в туалети прихватить в комнату куртку и сапожки. Одеваться при выключенном свете. Только в последний момент, на одну минуточку, включить софит у зеркала, чтобы взглянуть на себя.
Да какая разница, как выглядеть, когда умираешь!
Камелия отперла замок очень тихо. Дверь распахнулась почти бесшумно, но мама каким-то чудом услышала.
Девочка, ты что? вскрикнула она тихим, ещё сонным голосоми можно было уже не заботиться о том, как бесшумно закрыть замок. Камелия выскочила на лестницу, где покорным привидением маячил Гуга в шапке с помпоном и детской курточке с гадкой синенькой собачкой, ухмыляясь и размахивая руками в полной ажитации.
Бежим, дурак! скомандовала Камелия, и Гуга вслед за ней затопал с лестницыа как они выскочили в темный двор, кажется, никто и не успел понять.
Шел дождь.
Черная глянцевая темнота переливалась на отмытом от накатанного снега асфальте. Каждый фонарь окружали туманные желтые ореолы мокрого света, в которых капли роились как мошки. Город наполнял еле слышный шелест, шелест наполнял весь бурый мир, все небесатемный кисель, разболтанный с желтым электрическим светом, все пространство между темными тяжелыми стенами Асфальт отражал свет как мелкая вода; морось оседала на лице тонкой пленкой, ресницы слиплись от нее, как от слез.
Гуга шел быстро, почти бежал. Сейчас он казался менее неуклюжим и мешковатым, чем обычноочень торопился, выглядел уверенным, знающим цель Камелия поспевала за ним, мучаясь нелепостью происходящего, виной перед мамой и папой, которые непременно побегут ее искать в эту мокрую промозглую ночь, и парадоксальной надеждой. Улицы, мертвенно пустынные, в желтоватом мареве ночного дождя, в коросте прилизанного водой снега и грязной наледи, прямые как коридоры, вели точно в Старый Город, будто ночью туда шли все дороги.
Около станции метро, на площадипочти официальной границы между нормальным и трущобным кварталомКамелия вдруг вспомнила одну принципиальную вещь.
Слушай, Гуга, сказала она, задыхаясь от быстрой ходьбы, слабости и душного узла, поднявшегося под самые ключицы, а ведь в сказке говорится, что яблочки берут плату
Гуга оглянулся. В сумраке его физиономия показалась Камелии симпатичнее, чем обычно: ухмылка не дурашливее, чем у нормальных парней, все они хороши в этом возрасте, а глаза блестят, и общий видвоплощенная преданность.
В этом даже что-то есть
Сы-сслушай, Ль-лия, пп-пустяки, сказал он, лихо мотнув головой. Это пп ппустяки. Тты про это не ды-думай.
А какую плату? спросила Камелия. Ты помнишь?
Гуга как-то растерялся, смешался, ухватил себя за концы шарфа и выжал из них капельки дождевой воды.
Я ппы ппотом скажу, пробормотал он еле слышно.
Камелия пожала плечами.
Ну и подумаешь с дурачком, все-таки, нельзя разговаривать, как с человеком.
А Старый Город надвинулся, как теньи фонари в нем были так редки, что сразу стало гораздо темнее. Мама когда-то говорила, что название шикарно не по чину, а в этом квартале когда-то проживали рабочие большого химического завода. К тому времени, как семья Камелии поселилась в новостройках на окраине, завод уже был закрыт и перенесен неведомо куда. От него остались лишь старые корпуса, окруженные безобразными кирпичными башнями заводских общежитий. Совершенно непонятно, почему эту застройку бросили, не приспособив землю под какой-нибудь модный торговый центрвпрочем, разговоры о сносе трущобного квартала велись уже давно. Болтали, что место эторассадник всяческой нечисти и заразы, но даже алкаши и наркоманы избегали шляться сюда, чтобы выпить или ширнуться без помехи. При дневном свете все это смотрело какими-то столетними руинами: бетонные заборы, исчерканные непристойными граффити, потрескавшийся асфальт, кое-где торчащий из сугробов грязного снега, слепые окна, в которых лишь кое-где поблескивали осколки уцелевших стекол
Сейчас, ночью, в дождь, в расплывающемся желтом свете тусклого фонаря, мертвый квартал выглядел словно декорация к постапокалипсической видеоигре. Камелия зябко повела плечами.
Зачем мы только сюда приперлись? Тут и деревьев-то нет, урод ты убогий
Гуга хлюпнул носом и замотал головой:
Нь-нн нет. Дь-ддеревья есть. В-ввон там! и махнул рукой куда-то в сырой мрак.
Камелия, кусая губы от разочарования и досады, побрела за ним. Она замерзла и страшно устала; с тех пор, как ее выписали из больницы, ей ни разу не приходилось ходить так быстро и далеко. Голова отяжелела и кружилась, внутри уже царапал не один гвоздь, а целых полдюжины, хотелось лечь и укрыться, а от сырости Камелию начало знобить.
Нн-намвон туда! радостно сообщил Гуга.
Эта его радость взорвала в Камелии приступ мгновенной злости. Она схватила Гугу за шарф и дернула к себе:
Да я же тут СДОХНУ! выкрикнула со слезами. Ты меня тут убьешь! Я уже сейчас умру, понимаешь ты, дебил?!
Гуга затряс головой так, что она чуть не скатилась с плеч:
Ны-нн. Нне надо! Ль-лия, пп-п
Ны-ны, пы-пы, придурок, прошипела Камелия, отшвырнув шарф и отряхнув руки. Зачем я тебя только послушалась, урод
Вв-вот! тихо, виновато сказал Гуга и указал на пролом в бетонном заборе.
Камелия подошла, все еще кипя внутри, заглянула.
За забором обнаружился какой-то приземистый барак, быть может, временное жилье для рабочиха перед ним, освещенные мутным светом все того же единственного в округе фонаря, корчились остовы деревьев.
Ябб-блони! восхищенно сказал Гуга.
Камелия хотела ехидно спросить, каким образом дебил определил, яблони это или березыно вдруг прямо перед ее глазами начало происходить нечто в высшей степени странное.
Гнилые, высохшие стволы деревьев утратили плотность, дрогнули в сыром мареве и потекли, как отражения фонарей в асфальте. Через несколько мгновений они уже напоминали собственные копии из черного зеркального стеклаи на стеклянных деревьях на глазах распустились стеклянные цветы.
Влажный туман зимнего дождя дрожал на матово-белых лепестках, нежных, как дорогой фарфор; лепестки трепетали, источая тонкий и сладкий запах, осыпалисьи плоды, темные и прозрачные, наливались из стеклянных завязей, будто впитывали в себя темноту, прозрачность, воду, холод и электрический свет оттепели
Камелия каким-то образом, без всякого участия воли, оказалась рядом со стеклянными деревьями. Ее сапоги промокли в глубокой каше из воды и грязного снега, но это не имело ровно никакого значения. Последний проблеск здравого смысла подсказал, что эти грёзовые яблокиплод обычной галлюцинации, но стеклянный сад у грязной стены был так реален, что сознание отмело эту мысль. Камелия вздохнула и потянулась к дереву руками.