Дело о секте скопцов. Часть I. ПреступлениеИсторический детективГеоргий и Ольга Арси
От авторов
Данный роман рассказывает о событиях XIX века и является первой из серии книг, повествующих о жизни и быте общества этого периода.
Сюжет раскрывает деятельность общины скопцов на территории Российской империи, верования и жестокие ритуалы оскопления мужчин и женщин ради достижения призрачной чистоты духа и тела, с которыми столкнулся сыщик московской полиции при расследовании преступления государственной важности.
Роман изложен в двух частях: «Дело о секте скопцов. Преступление» и «Дело о секте скопцов. Наказание».
В книге наряду с вымышленными героями присутствуют реальные исторические фигуры, активно влиявшие на развитие общества XIX века. Однако авторы не дают им оценку, в отличие от выдуманных персонажей, они только констатируют их историческую роль и события, связанные с ними, импровизируя и предполагая их поведение в духе нравов того времени.
Авторы не ставили целью создание исторического произведения. Они сконструировали художественное временное пространство, в котором исторические сюжеты имеют прикладное значение для раскрытия замысла книги. В связи с этим степень ответственности за историческую ценность и правдивость книги весьма условна.
Авторы признательны и благодарны русским писателям и журналистам: Матвею Комарову, Владимиру Ивановичу Далю, Николаю Ивановичу Надеждину, Михаилу Александровичу Кальневу, Михаилу Евграфовичу Салтыкову-Щедрину, Владимиру Алексеевичу Гиляровскому. Труды этих замечательных людей помогли изучить нравы и события тех далёких времён и воссоздать прошлое.
Посвящается старому надёжному тульскому другу семьи Л. А. В. в знак признательности за пятнадцатилетнюю дружбу и взаимное уважение.
Текст печатается в авторской редакции и пунктуации.
Дело о секте скопцов. Часть 1. Преступление
Пролог
В полутьме горницы покосившегося от старости деревянного дома с сенями, хозяйственной пристройкой и небольшим огородом, стоящего на одной из окраинных улиц Тулы, на грубой деревянной кровати лежал полуголый человек с закрытыми глазами, укрытый тёплым стёганым одеялом. Он сильно дрожал, исподнее бельё не первой свежести и тепло зимнего одеяла не спасали его от озноба.
Окна дома были закрыты дощатыми ставнями, входная дверь заперта изнутри на деревянную щеколду. Только на кухне имелось одно окно, неприкрытое ставнями, однако на нём висели плотные шторки, через которые свет практически не проникал внутрь. Изба была поделена на три части двумя дощатыми перегородками. Одна отделяла кухню от горницы, вторая горницу от спальни, где стояла кровать.
Внутри избы было ухоженно и чисто, однако присутствия женщины не замечалось ни по наличию одежды, ни по убранству комнат. Убранство жилья выглядело аскетично, без любви и заботы и без всех тех милых мелочей, которые свойственны женскому полу.
На кухне в углу стояла обычная крестьянская печь, а у окна грубый стол со снедью, накрытой полотенцем, и кувшином скисшего молока. На стенах располагалось несколько шкафчиков под немногочисленную посуду.
Вдоль стен залы, на некрашеном полу, частично покрытом домоткаными половиками, стояли грубые лавки в большом количестве, а в красном углу, там, где обычно находятся иконы, располагались кордонные картинки и кустарные поделки-иконки на религиозные темы. Картинки изображали лики известных православных святых, однако почему-то с кинжалами, на белых конях и в белых одеждах до пят. Особо много было изображений ангелов с трубами, исполненных из жести неизвестным мастером.
Убранство дома и самодельная висящая на гвозде, вбитом в стену, вешалка с однобортным старым и истрёпанным сюртуком чёрного цвета говорили о том, что живущий здесь человек занимается канцелярским, чиновничьим трудом, так как предметов крестьянского обихода в доме не замечалось. Не имелось орудий крестьянского труда и других атрибутов, свойственных сельским труженикам, мастеровым или торговцам.
Раздался тихий стук в дверь условной прерывистой дробью, с перерывами и паузами.
Человек медленно откинул одеяло и прислушался, стук затих, но через минуту вновь повторился. Он встал с кровати и медленно, опираясь на стены, прошёл через кухню в сени, неотапливаемую часть дома, выполнявшую роль прихожей, а затем к уличной двери.
Подойдя, ещё раз прислушался.
Открывай, Ванечка, это я, Кормчий! раздался голос рядом с улицы.
Сейчас, мигом, ответил человек и отодвинул щеколду.
Дверь открылась, и в прихожую вошёл полноватый мужчина пожилого возраста. По виду гостя, одежде и золотой цепочке от карманных часов, свисающей сбоку, можно было сделать вывод, что он достаточно богат и обеспечен. На его высокомерном, но несколько женоподобном и обрюзгшем лице отражались забота, сострадание, искреннее внимание и неизвестные опасения.
Ты один, милый Ванечка? уточнил вошедший мужчина, назвавший себя Кормчим.
А кому у меня ещё быть? вопросом на вопрос ответил хозяин избы.
Записку я получил, только сразу приехать не смог. Пойдём внутрь избы, расскажешь, что с тобой стряслось, какая хворь тебя настигла, сказал мужчина и прошёл в избу.
Как только гость повернулся спиной к Ванечке, мимика на его лице сразу изменилась. На смену заботе и состраданию пришло брезгливое и пренебрежительное выражение по отношению к хозяину дома.
Страшно мне, и болит всё, не смерть ли меня ожидает из-за этой кражи, наказал меня Господь за неправедное дело, заявил Ванечка, закрыв щеколду и вяло следуя за гостем.
Гость, не отвечая на вопрос, вошёл в залу избы, встал на колени напротив красного угла с иконами и картинками святых и начал что-то беззвучно шептать, осеняя себя крестным знамением.
Затем он встал и, посмотрев на хозяина избы, тихо заявил: «Не волнуйся, Ванечка, не переживай, милый мой голубь. Наши образы не оставят тебя в беде, верь им. Ложись в постель, рассказывай о беде».
Больной медленно и дрожа прошёл по комнате и лёг на деревянную кровать, укрывшись одеялом. На его лбу появился обильный пот. Кормчий присел рядом с лежащим в изголовье, на табурете, в глубоких раздумьях.
Говори, Ванечка, что случилось, милый мой, внимательно слушаю тебя, заявил гость, вытирая пот со лба больного полотенцем.
Батюшка Кормчий, что со мной? Почему я так плохо себя чувствую? Внутри всё жжёт как адский огонь, о котором ты рассказывал на радениях. Ноги и руки отказывают, голова разрывается. Ты же обещал, что этот порошок мне ничего дурного не сделает! задал вопрос Ванечка в некоторой истерике.
Не волнуйся, Ванечка, не переживай, милый. Наши образа помогут тебе, в них большая сила. Молись батюшке-искупителю Кондратию и верь в хорошее, сам не заметишь, как всё пройдёт. Помни наставления искупителей, только через труд и страдания можно к вечному счастью прийти, заявил гость, встал и поклонился углу избы, где находились изображения.
Плохо мне, Кормчий, не помогают образа. Боюсь умереть. Врача бы мне?
Ты, Ванечка, не болен, просто переживаешь. Это всё у тебя от нервной горячки. Дело ты сделал нужное, для общины полезное, вовек тебя наши братушки не забудут, ответил человек, внимательно наблюдая за больным.
Скажи мне, Кормчий, зачем тебе эти бумаги, для какого дела? уточнил Ванечка, судорожно облизывая обезвоженные губы.
Для великого дела они нужны, Ванечка. С этими бумагами мы наше время приблизим, наши враги станут друзьями, а друзья слугами нам. Появится армия в сто сорок четыре тысячи праведников и сотворит справедливый суд над грешным миром. Верь в это, не сомневайся, ответил Кормчий.
Верю! Однако доктор заводской приходил, присылали его с завода. Сказал, что болен я, только чем не сказал. Обещал аптекаря прислать с настойками и лекарствами, помощь обещал. Что скажешь, Кормчий? Как мне быть? задал вопрос больной, страдальчески заглядывая в глаза сидевшему возле него человеку.
На безбородом лице гостя ничего не отражалось, ни малейшей гримасы жалости или сострадания. Глаза Кормчего пытливо наблюдали за больным, как будто бы пытались оценить и определить, сколько же ему осталось жить на этом свете.