Работа с бумагами это творческая работа, повторяла Анька чью-то фразу, отнесись к ней с душой, и прилипнет сладенький стольник! Она складывала из сторублевки маленький самолетик и, держа его над головой, шла-летела с ним в подсобку.
Ведь вы не откажетесь пойти сегодня с дамой в «Метелицу»? и прижимала его грудью к ящикам с минералкой, а в глазах ее блестели мириады огоньков-смешинок.
Подняв голову от бумаг, бармен смотрит на своего единственного посетителя. По-детски подперев лицо двумя кулаками, пассажир глядит куда-то вдаль, в глубину ушедших лет, и бармену даже померещилось, что по щеке гостя бежит слеза.
Нет-нет, не нужно в медпункт. Да вот уже и посадку объявили. Спасибо вам. Спасибо
Разговаривая по телефону уже по-английски, гость подхватил полупустую сумку и отправился на посадку. Странный пассажир.
Димка
По-детски подперев лицо двумя кулаками, сквозь мутное стекло плацкартного вагона Димка рассматривает заплеванный перрон. Не сказать, чтоб это было уж такое захватывающее зрелище, но так положено пассажир должен смотреть в окно. Закутанные в одинаковые телогрейки и серые шали шарообразные, толстые бабки, а может, и не бабки вовсе, а вполне себе молодые женщины понять это невозможно, бойко торгуют нехитрой снедью: семечки, пирожки с картофелем или капустой, беляши Беляши, конечно, следует взять в кавычки мяса там никакого нету: Димка выяснил это, отравившись ими еще в Хабаровске. Сероватая масса имеет привкус настоящего мяса, но что там такое доподлинно неизвестно. Говорят смесь субпродуктов с соей. Еще говорят из бродячих собак. В любом случае в дороге беляши лучше избегать два дня молодой организм извергал жидкость.
Ну ты, Дима, сегодня Первый на Горшке! дразнил его веселый зэк, досрочно откинувшийся по болезни. К счастью, это прозвище не прижилось, и до конца путешествия Димка остался Димкой. Зэк этот по слабости почти не покидает полку.
Вот. Еду домой становиться на путь исправления, горьковато шутит он, так в справке написано.
Народ в вагоне тертый, и все знают, что речь идет о справке об освобождении, а не о медицинском документе, но шутить никто не решается уж очень тема невеселая. Видно по блеску запавших глаз, что отпустили его помирать. Понимал ли это он сам неизвестно, но шутки его были беззлобные, хорошие такие шутки. Вокруг всегда сидели несколько попутчиков и периодически слышался хохот. Сидел и Димка, пока однажды проводница не позвала его пальцем в свое купе-каморку.
Зачем ты трешься там, пацан? Ведь у него наверняка тубик.
Чего это тубик?
Туберкулез, красавец!
А он говорит желудок
Ну как знаешь, доктор. Иди отсюдова.
«Вот же надо было говорить с этим придурком, пожалела она про себя, еще и разнесет по вагону, что я ему тут сказала». Но Димка ничего не разнес. Только садиться стал в отдалении чуть подальше
На перроне под блекло светящимися буквами «Свердловск Пассажирский» Дима купил у круглых теток горячую картошку в куле из газеты и два дряблых соленых огурца. Ножиком он аккуратно срезал с картофелин отпечатавшуюся газетную типографскую краску и без аппетита поужинал. Краска на газете была черная, а на картошке отпечатывалась почему-то синим. Он надолго задумался. Но вовсе не над этим феноменом газетных цветов. Жизнь, как писали в старых романах, дала трещину, и нужно было как-то с этим справиться, что-то изменить, сделать поворот.
Дима парень замкнутый, любит больше послушать других, но дорога Дорога развязывает языки лучше любого следователя.
А потерпел пару годков плавал бы на ледоколе «Ленин» и кормил с палубы пингвинов.
Каких пингвинов? Откуда в Арктике пингвины? искренне изумляется Димка
Как нету? Куда они делись? Я в телевизоре видел, вмешивается в разговор кто-то невидимый с боковой полки, но Дима не считает нужным отвечать на такую вопиющую глупость, даже головы не поворачивает, и повисает пауза.
А что трудно в эту мореходку поступить? спрашивает зэк просто для того, чтобы разговор не заглох.
Да не, я ж после армии. Легко приняли.
Ну а че бросил-то, Дим? Не потянул?
Ну не мое это. Да и в армии казарма надоела
А что твое, знаешь? Ну хоть примерно? Да не отвечай. Мне и самому вон уже пора примерять деревянный костюм, а я даже близко не ведаю, что было мое и как я его просрал В Москве, говоришь, дядька у тебя?
Димка, может, и рад бы поболтать за жизнь со старым каторжанином, но без вот этого его вечного антуража из добровольных слушателей. С ними это сильно напоминает какое-то комсомольское собрание, и Дима сворачивает разговор, идет к себе на полку и смотрит в засиженный мухами потолок. Нерадостные мысли бродят в его голове.
Да, есть у него дядька в Москве. Есть. И жуть как не хочется обращаться к нему за помощью, да вот отчего-то жизнь с веселой лихостью обрубает Димке все пути-дороги и ведет его прямиком к Владу. К дяде, своему единственному родственнику, он относился настороженно. То есть, конечно же, он его любил и уважал, но вот этот случай на проводах в армию
Дядя Влад был директором кафе с названием «Кафе» и примыкавшего к нему магазина «Кулинария». Был он одинок и, возможно, поэтому очень заботился о своих немногочисленных родственниках сестре и племяннике. Помогал продуктами, помогал деньгами. Помогал советами и протекцией. Работник общепита солидный и уважаемый член советского социума. Каждый, абсолютно каждый обыватель, от инженера до прокурора, ищет знакомства с ним.
И, конечно же, организовать последний вечер на гражданке своего единственного племянника для Влада сущая мелочь, пустяк.
Проводы отшумели, алкоголь закончился, и Димкины друзья и соседи по зеленоградской хрущевке начали потихоньку расходиться, как вдруг дворовой авторитет по кличке Шеф позвал Димку во двор на разговор. Дима пацан неконфликтный, бояться ему особо нечего, и он спокойно вышел к гаражам, не ожидая никакой подляны. Однако то, что ему пришлось услышать, было хуже драки.
Тут, Димон, такое дело По ходу, Влад твой пидор.
Как же так? возмутился Димка. Портвейн и водку, что он принес, ты пил, и Влад был нормальный. Что случилось-то?
Шеф смекнул, что разговор повернулся в невыгодном для него свете, и замолчал. Заговорил Толян он был постарше, уже отслужил, но на работу никуда не устроился и болтался целыми днями во дворе.
Да ты не вкурил. Он настоящий пидор. Пидорский.
До Димки стал доходить смысл происходящего, и ему захотелось уйти в армию прямо сейчас, пешком, прямо отсюда вот от этих гаражей, и никогда в этот двор и в этот город не возвращаться. Толян между тем продолжал, и с его слов выходило, что Влада пытался зарезать его новый приятель эстонец. Обоих забрали в милицию, где эстонец рассказал, что хотел убить Влада из ревности. Охватить сознанием такое 18-летнему пацану было решительно невозможно, и Димке стало физически плохо. Когда он наконец проблевался и перестала кружиться голова вокруг уже никого не было.
В письмах от матери дядя регулярно передавал приветы, а когда она окончательно заболела и слегла писал сам. В 1979-ом, зимой, Димку отпустили на похороны. Смерть матери он сразу не осознал понимание того, что теперь он совсем один на свете, настигло его позднее, уже в казарме. На поминках директор оборонного НИИ специальной техники сказал, что, хоть жилье и служебное, он готов полгода держать квартиру при условии, что Дмитрий по возвращении поступит на предприятие. Но солдат уже знал, что он никогда не вернется ни в этот двор, ни в этот город и уж тем более на этот оборонный закрытый НИИ. Он отрешенно разглядывал убитого горем дядю Влада и вскоре пришел к выводу, что Толян врал, ведь и эстонца этого почему-то сразу отпустили вон он за Владом стоит в смешной шапке с волчьим хвостом.
Через полгода тоска армейских казарм закончилась и рядовой Дмитрий Климов в небольшой компании таких же дембелей вышел за ворота части. Однако вместо аляповато расшитой бисером формы на нем была куртка-штормовка, вместо чемодана с тяжелым дембельским альбомом полупустая спортивная сумка, где болталась нехитрая одежда, а на самом дне военный билет да документ, называемый «Требование» и дающий советскому дембелю право на бесплатный железнодорожный билет. Пунктом назначения солдат выбрал далекий город Владивосток.