Дмитрий АхметшинПропавшие люди
I. Тонкая-тонкая линия
Глава первая
1993
Женщина вошла в тёмное помещение, потопталась на месте, подслеповато щурясь. Закрыла дверь, отрезав хвост солнечному лучу, потом, осторожно ведя руками вдоль стены, двинулась вглубь зала. Круглые столики сверкают потемневшим деревом и застарелыми порезами от ножей. Пахнет табаком и алкогольными парами, ставшими частью кирпичной кладки.
Человек, кутающийся в свет единственной настольной лампы, отложил гитару.
Играешь, сказала женщина.
На ней были очки в жесткой роговой оправе, волосы растрепались по плечам, придавая сходство с дворовой кошкой.
Молодой человек промычал что-то вроде:
Мгмм.
Она присела на стул. Повернула к себе раскрытую тетрадку с нотами, рассеянно перелистнула страничку. Потом вдруг сказала:
Тебя выгоняют из школы.
Молодой человек передёрнул плечами.
Мам. Я туда не вернусь.
Так и будешь играть свою музыку, грустно сказала она.
Мне нравится.
Он обкусывал краешек ногтя на мизинце, взгляд покоился где-то в темноте.
Внезапно женщина наклонилась через стол и коснулась его брови.
Синяк уже зажил. Можно попробовать сначала
Я туда не вернусь.
Как знаешь, она устало откинулась на спинку стула. У тебя есть любимое занятие.
Да.
Знаешь, все матери беспокоятся за своих чад. Чем я хуже.
Ты не хуже.
Он шевелил губами, проговаривая ещё какие-то слова. Хотел сказать: «Ты лучшая». Но не сказал. Мальчишкам его возраста никогда не хватает решимости в общении с родителями и девочками.
Впрочем, этой решимости почти всегда не хватает и взрослым людям.
Я знаю. Сыграй что-нибудь.
1995, начало лета.
Тёплый июньский вечер кутает в перину из облаков Город на Холмах. Облака, как большая порция сладкой ваты, важно переваливаются над головой, а ветерок отрывает по клочку и гоняет по улицам, между ногами прохожих и под колёсами машин. Их никто не замечает, кроме колченогой собаки; она с одурелым лаем мечется туда и сюда, пытаясь схватить зубами эти комки влажного пуха, но они тают перед самым носом, оставляя на усах и языке белые холодные капли. Псина садится на тощий зад и досадует, что её снова оставили в дуракахчтобы через минуту снова, путаясь в собственных лапах, гнаться за очередным миражом.
Мы, вместе с тобой, читатель, движемся по Московской улице и в какой-то момент сворачиваем направо, в неприметный переулок между двумя новостройками. Через арку мы видим двухэтажный дом, он словно бы под наклоном, весь сдвинут в сторону подъёма, выставил в ту же сторону свои антенны, натянул провода и похож на ползущую по склону улитку. Рядом дворы двух новостроек, они вальяжно выставили на обозрение роскошные детские площадки с песочницами, горками и пластмассовыми качелями, а этой двухэтажке нечем похвастаться, разве что лавками. На двух лавках у единственного подъезда перочинным ножом записана вся история этого дома. Кто-то кого-то «lav», рядом коллекция матерных слов и кто-то призывает: «Русский, хватит пить!». Вездесущая надпись «Здесь был Вася», а по соседству опровергающая: «Не было здесь Васи!».
В окне на втором этаже теплится сонный свет. Мы здесь, чтобы спрятаться среди берёзовых почек и заглянуть внутрь. Там вокруг огромного хрустального абажура жужжат мухи, и бурчит где-то на кухне радио. Арс наблюдает из кресла, как Сёма в прихожей выдаёт стопку дисков какой-то белобрысой девчонке. В стороне возится Абба, зажав между коленями малый барабан, деловито тычет в него пассатижами.
Аббой этого щуплого паренька с неуёмно отросшими космами прозвали за любовь к шведской попсе. У него сосредоточенное лицо, отчего многочисленные оранжевые веснушки кажутся не к месту, чьей-то нелепой шуткой, исполненной при помощи маркера; упрямо поджатые губы. Подвижные коричневые брови, грозящие через пару лет срастись над переносицей.
Арс зевает. Надо расчехлить гитару, пробежаться с камертоном по струнам, но тело после тяжёлой работы ноет и просит хотя бы получаса сладкой дрёмы.
Из школы его всё-таки выгнали.
Дверь за девочкой затворяется, и Семён возвращается в комнату. Зачем-то поясняет:
Это Лена. Мы вместе учимся.
Лучше бы ты учился вместе с клавишником, отзывается из своего угла Абба. Вон, пианино простаивает дедушкино
Пианино выглядит как огромный кусок угля, кажется, рядом с ним рискуешь вымазаться с головы до ног. Стоит на крошечных поросячьих ножках, угрюмит отбитым по углам чёрным лаком. Горшки с цветами выглядят на нём до ужаса неуместно.
В звуках радио с кухни проскакивают знакомые нотки, и Абба начинает притопывать в такт. С барабаном на коленях это очень неудобно. Майкл Джексон поёт свой «Billie Jean».
А почему бы нам не взять вокалистку? Лена хорошо поёт. Внезапно говорит Сёма.
Он стоит посреди комнаты, засунув большие пальцы в карманы джинсов. Сивые крашеные волосы, такие тонкие, что кажется, это не волосы, а пучок ниток. Спадают на глаза, и Семён пытается сдуть их на бок.
С ума сошёл. Где ты видел вокалистку у Дип Пёрпл? возражает Абба. А у Нирваны? Даже у Квинов её нет ну ладно, тут вопрос спорный
Нет, а всё же? не унимается Семён. Поднимает указательный палец вверх. Пальцы у него тонкие и нервные. Все наши местные группы поют пропитыми мужскими голосами, а мы будемтрезвым и женским! Те песни, что у нас уже есть, можно немного переписать. Тем более их всего-то две. Что скажешь, Арс?
Он расталкивает дремлющего Арса, щёлкает у него перед лицом пальцами.
Она симпатичная, лениво отзывается тот.
Вот видишь? победно восклицает Семён, великий и ужасный Арсений со мной согласен.
Великий Арсений всю ночь разгружал вагоны, говорит Абба, снисходительно глядя на друга. Он засыпает в кресле и не способен решать столь серьёзные вопросы. Тебя хоть не поймали, пока ты их разгружал, а? Арс?
Не-а.
И всё же. Лена занимается в хоре. Отлично поёт
К сожалению, этого нам узнать не суждено, трагическим голосом отвечает Абба.
Черты лица Семёна, тонкие, нервные, начинают кривиться и наползать друг на друга, и Абба вспоминает, что когда мама пять лет назад лежала в больнице, её подключали к аппарату электрокардиографии. Линии на чёрном мониторе тогда так же прыгали и цеплялись друг за друга. Он ждет, что сейчас последует писк (мама обычно тяжело дышала, начинала дрожать, и ей давали лекарство, и аппарат издавал высокий тревожный писк), откладывает инструменты. Но вместо этого раздаётся дверной звонок, резонирует в стёклах, и Семён расслабляется. Бросает ещё один полный досады взгляд на друга и идёт открывать.
На пороге стоит, смущённо улыбаясь, давешняя блондинка.
Хотела у тебя попросить зонтик. Там туча такая идёт. Мне через полгорода ехать
Сёма уже под руку тащит её внутрь. Возмущённо тычет пальцем в Аббу, словно хочет одним этим жестом объяснить суть спора девушке, и по его лицу ползут красные пятна.
Домой поедешь попозже. Мы тебя проводим. Лен, спой нам чего-нибудь!
Спеть? растерялась девушка. Я не
Умеешь, решительно перебивает её Семён. Всё ты умеешь. Спой вон колыбельную Арсу.
Арс сопит в кресле, склонив голову набок и подтянув под себя ноги, похожий на огромного кота. Абба скептически улыбается.
Ну ладно. А ему точно нужна моя колыбельная?
Лена с сомнением разглядывает Арса. Прячет руки за спину.
Ему не очень. А нам просто необходима.
Семён чуть не прыгает от нетерпения.
Обойдётесь. Вот емуспою. Он милый. Все парни милые, когда спят
Она садится на ковёр у ног Арса. Слова срываются с губ тихо, так, чтобы не разбудить, кружат вокруг мальчишки, как большие ночные мотыльки. Семён наклоняется вперёд, ловя каждый звук. Абба проскальзывает на кухню, и радио становится тише. Возвращается и стоит в дверях, прислонившись к косяку.
Невидимка в странном городе,
В тихом городе без названия.
Вроде был он здесь, а вроденет;
Эхо путает воспоминания.
В тихом городе люди водятся,
Просто водятся, не со зла живут