В конце концов, ей выделили от фабрики комнату в коммуналке, куда она и съехала от бабки. У нее случались и другие мужчины. Редкие кавалеры внезапно возникали и столь же быстро исчезали. Никаких приятных ощущений Анна ни разу не испытала. Но она мечтала о ребенке, готова была стать одинокой матерью, а потому не уклонялась от этих встреч. Наконец, она забеременела и непрерывно подсчитывала, когда же ее родное и уже страстно любимое дитя появится на свет. В предвкушении этого события она вся светилась от радости.
Наконец-то ее жизнь обретет и смысл, и цель. О, она будет образцовой матерью! Всегда будет рядом с сыном (она была уверена, что родится мальчик). Анна представляла, как станет варить ему вкусную кашку, без этих отвратительных комков, как будет читать ему книжки. И очень скоро, может быть, в пять лет, он и сам выучится читать. А она будет им гордиться. Потом, когда он подрастет, она отдаст его в музыкальную школу. Да, и надо будет найти какой-то кружок, где учат хорошим манерам. Чтобы он не знал этой вечной скованности, неумения поддержать разговор. Есть ли такой? А даже если и нет, она найдет какую-нибудь старую даму, может, даже окончившую институт благородных девиц, и пригласит ее давать частные уроки. Заодно он еще и французский выучит. А уж деньги на эти уроки она заработает. Да, если он пойдет в нее, то не будет писаным красавцем. Но ведь для мальчика это не так важно? Главное, манеры, остроумие, начитанность. Анна уже заранее страшилась, что когда-то он неизбежно повзрослеет и отдалится от нее. Но это когда еще будет! У нее в запасе еще море времени, лет 15, пока он будет в ней нуждаться. И все это время она будет подле него. Так не в силах заснуть мечтала Анна, часами ворочаясь в своей постели
Но и этого счастья бог ей не дал. Плоду было чуть больше 2,5 месяцев, когда ее увезли в местную инфекционную больницу, где поставили диагноз «краснуха» и сделали аборт по медицинским показаниям. Процедура оказалась тяжелой, с осложнениями. Для Анны это было страшным ударом. Она впала в депрессию. Когда через две недели ее выписывали из больницы, врач извиняющимся тоном сообщил, что детей у нее не будет.
* * *
После этого Анна продолжала жить, но чувствовала себя автоматом. Она машинально ела, спала, мылась и ходила на службу. Давно отгремел 20-й съезд, был запущен первый советский спутник, прошел всемирный фестиваль молодежи и студентов, но ничто из происходящего вовне не оставляло следа в ее душе. В это время она уже не работала на фабрике. Знание английского, польского и еще немецкого со словарем помогло ей устроиться техническим редактором в издательский отдел одного НИИ, называвшегося, положим, Угольным институтом.
В нем Анна проработала более 10 лет, до 1971 года. Да, она была автоматом, но автоматом исполнительным, надежным, никогда не выходившим из строя (после той краснухи она почти не болела). Словом, была на хорошем счету. Ее окружало ставшее привычным одиночество, которым она не тяготилась. Ни надежд, ни планов, ни перспектив.
И все-таки однажды Анна увлеклась. Он носил смешную фамилию Байкис. Мишатак он всем представлялся, и так его все и звали, начиная с начальства и кончая влюбленными в него уборщицами любых возрастовбыл ярко-рыжим евреем с длинным и оттого казавшимся грустным носом. Красотой он не отличался. Зато бог наделил его двумя счастливыми свойствами, с лихвой окупавшими любые недостатки, несокрушимым, как Красная Армия, обаянием и отменным чувством юмора. Миша был законченным шалопаем и бездельником, бабником и страстным любителем преферанса. За расписыванием «пули» он проводил почти все вечера и всегда выигрывал. И потом в прекрасном настроении отправлялся к своей очередной пассии, опоздав на им же назначенное свидание часа на два-три.
Пассия, разумеется, дулась и поджимала губки, но уже через минуту все ему прощала и начинала весело смеяться. Разумеется, причиной задержки были не карты, а то пожар, который вынудил Мишу обо всем забыть, вынося из огня несчастное дитя, а то и милиционеры, продержавшие его несколько часов в кутузке по подозрению в дерзком ограблении. Мише пришлось самому распутывать сложный клубок улик, и долго объяснять милиционерам, кто же был настоящим преступником, пока даже они не начинали прозревать истину. После этого Мишу чуть ли не со слезами уговаривали стать начальником следственного отдела, но он отказался, потому что спешил на столь долгожданное свидание с любимой. И вот он у ее ногвиноватый, но блистательный герой.
Несуразная фамилия Байкис идеально ему подходила, ибо смешные байки с живописнейшими подробностями сыпались из него мгновенно и в любой ситуации. Даже когда он был кругом виноват. Миша называл их «объяснительными записками». Его часто вызывали на ковер в связи со срывом всех сроков выпуска очередной брошюры по угольному делу, и начальник в гневе вращал глазами и топал ногами («готов был пуститься в пляс», говорил Миша). Но уже через пару минут из его кабинета раздавались взрывы хохота, начальник провожал Мишу до двери чуть ли не в обнимку и еще долго не мог стереть улыбку, тут же делавшую его лицо человеческим и даже симпатичным.
Разумеется, Миша был родом из Одессы. Как его, южную райскую птицу, занесло в суровый, к веселью не слишком располагающий город, он не объяснял. Вернее, объяснял, но каждый раз это была новая и столь же невероятная, как и все предыдущие, история. Слушатели, обессилев от смеха, лишь всплескивали руками:
Тебе бы, Миша, в КВНе выступать, цены бы тебе не было
На трудовую дисциплину в коллективе товарищ Байкис действовал определенно разлагающим образом. Приходил он на службу часа на полтора позже, чем положено. То в спешке забыл надеть брюки, и только подъезжая к институту, обратил внимание, что пассажиры автобуса (особенно дамы) как-то странно на него глядят. Пришлось, прикрывая срам, мчаться через весь город домой, чтобы нацепить штаны. То сосулька с крыши попала старушке прямо в темечко, и он вызвался сопровождать ее в травмпункт и даже помогал врачам накладывать ей компресс. Ну и так далее. Ему все сходило с рук.
Миша являлся на работу, вешал пиджак на спинку своего стула, успевал пошутить с каждым, включая и Анну. К этому времени журнал «Москва», 11 номер за 1966 год с романом Булгакова, докатился до их города, и он обращался к ней с одной и той же хохмой:
Аннушка, ты уже разлила масло?
Поприветствовав всех, Миша рассказывал очередную байку и тут же отправлялся в курилку, где пропадал час, а то и два. Потом возвращался, со вздохом усаживался за стол, перебирал огромные стопки разных бумаг, даже не думая углубиться хотя бы в одну из них, и начинал рассказывать очередную историю.
Даже Анна, которую он называл Анютой, обычно ничего вокруг не замечающая и погруженная в свою техническую работу, невольно прислушивалась к Мишиным экспромтам, и на ее лице появлялось некое подобие улыбки.
Пробалагурив с полчаса, Миша вновь отправлялся в курилку, а в издательском отделе опять воцарялись серая скука и тоска.
Вскоре Анна поймала себя на том, что с нетерпением ждет появления Байкиса. А когда он внезапно «заболевал» (а болел он часто и с удовольствием), то испытывает, как и все остальные сотрудники отдела, явное огорчение. Тем радостнее встречалось его возвращение «после тяжелой, но непродолжительной болезни» с порцией новых уморительных историй. На лицах расцветали улыбки, голоса звучали громче. А Анна стала пользоваться бледно-розовой помадой и неумело пудрила лицо. У нее и в мыслях не было завлечь его женскими чарами, но все-таки ей хотелось в его присутствии выглядеть хоть немножко лучше.
Да, Миша был обаятельным. Но более всего восхищало Анну, что он, в отличие от нее и других лиц «сомнительной» национальности в институте не впадал в ступор, если в разговоре всплывало слово «еврей», а, напротив, всячески подчеркивал свою принадлежность к этому роду-племени. Он сыпал еврейскими анекдотами, которые были у него наготове на любой случай жизни. Но мало того, Миша восторженно воспевал волшебную страну Израиль, текущую молоком, медом и невиданными фруктами. А уж апельсины, мандарины и гранаты растут прямо на улицах, ешьне хочу! Израиль и его героические обитатели были единственной темой, о которой он говорил серьезно. Похоже, об этой стране Миша знал все. Он рассказывал о тамошних сельскохозяйственных коммунах, чье названиекибуцынеизменно вызывало в слушателях в зависимости от их пола смех или смущение. И о сказочной жизни бесстрашных, веселых и сильных людей, готовых в любую минуту с оружием в руках отстаивать свою страну и реальный, «а не как у насс перегибами и недогибами», социализм, который они там построили.