— Моя пенсия вряд ли заинтересует Налоговую, она и меня-то едва интересует. Кроме того, для инспектора ты отвратительно надежна, Анна, и столь же отвратительно врешь. И, кстати сказать, твое чувство юмора оставляет желать лучшего. Почему бы тебе не придержать его до вечера, когда вежливые люди станут пропускать все мимо ушей?
— Тебе будет скучно.
— Черта с два.
— Вообще-то я хотела с тобой поговорить. — Сирена завыла где-то на Лаймбернер-сквер или на Пилигрим-стрит. — Конфиденциально.
— Мне ты можешь доверять, — отвечает он. И Анна колеблется.
— Знаю. Еще один вопрос. Помнишь Карла?
— Кого?
— Карл Каунт. Молодой. Амбициозный. Он был стажером, когда ты…
— Помню. Шумный такой парень. И что?
— Вчера мы говорили о Криптографе. Он уже знает.
На другом конце линии Лоренс, похоже, смеется.
— Ну, вообще-то он инспектор. Это его работа — слушать разные вещи. Ты же не думаешь, что я с ним говорил, а? Не думаешь?
— Нет.
— Господи, да я несколько лет его не видел. Я думаю, все в Налоговой знают. Разве нет? В любом случае, ничего тут нет секретного. А кто не знает, того следует уволить за нерасторопность.
Она чуть не вздрагивает. Весь он в этом — резкий, ей никогда не стать такой. Два года прошло с тех пор, как его заставили уйти на пенсию. Его голос менее снисходительный, когда он трезв. Анна знает, он все еще винит Налоговую, но иногда спрашивает себя, не обвиняет ли и ее тоже. Знает ли, что имеет на это право.
— Итак, Карл в курсе дел. Тем лучше для него. И что ты ему сказала?
Она прижимает трубку плечом.
— Я сказала, что это случайная выборка, со счетом никаких проблем. Сказала, что мне не нужна помощь.
— И сколько раз солгала?
— Три. Кажется.
— Многовато, Анна. Для такого короткого разговора.
Она глубоко вздыхает.
— Так можно с тобой поговорить?
— Ты же знаешь, что можно. Но не так, не сейчас.
Не ясно, что он имеет в виду: телефонную линию или себя самого.
— Когда?
— Вечером.
— Где? — говорит она, и Лоренс отвечает:
— Здесь.
У него старая темная квартира джентльмена. Его продолжение — или так он предпочитает думать. Зеркало для бритья у окна, выходящего на Маленькую Венецию. На кухне флорентины в картонной коробке. На столе механические часы с металлическим циферблатом. У кровати — маленькая ваза с фиалками. Она узнает все эти вещи, когда он, улыбаясь, открывает дверь. Ничего не изменилось. Где-то певец распевается под фортепиано. Звучит почти по-настоящему.
— Ты усталая. Они много на тебя наваливают.
— Это не они, — говорит она, и Лоренс кивает.
— Что тебе приготовить?
— Кофе. — Она идет за ним на кухню. Аромат алхимической смеси табака и старой еды. — Ты варишь лучше меня.
— Конечно. Достигается годами практики.
— Я несколько лет тренировалась.
— Ха. Недостаточно. Я еще купил пирожные. Может, ты голодна… останешься на ужин?
— Мне еще нужно вернуться.
— Ты слишком много работаешь, — разочарованно говорит он. — Надеюсь, они это ценят.
— Вроде бы.
— Они так и держат тебя погребенной под жалобами клиентов?
— Нет, у меня кабинет на тринадцатом этаже.
— На тринадцатом. — Лоренс на мгновение замирает в позе уважительного «не верю».
— С окном.
— Окно! Ну что же, мы растем.
Она прислоняется к двери и ест пирожное. Подбирает с ладони, пропитанные медом крошки и смотрит, как он работает. Экономные, выверенные движения. Таким она его и помнит. Не здесь — в Налоговой. Не в повседневных мелочах, а в настоящем деле. Как он наблюдает. Собирает факты.
Она помнит, как он работал. Любезный, благословленный интуицией, непреклонный человек. Когда он был таким, погружался в расследование, он был идеальным инспектором. Так говорят люди, и Анна все еще в это верит. Лучшим из лучших.
Потом он стал меняться.