проблема, с которой человек еще не сталкивался.
— Нет, не так. Типичная ошибка, — он покачал перед носом Хэнка пальцем-сарделькой (манера, которая обычно доводила того до бешенства). — Разве каждый незнакомый перекресток создает проблему для шофера? Абсолютно новая проблема — это не вариант или комбинация уже известных; попросту говоря, это та проблема, О СУЩЕСТВОВАНИИ КОТОРОЙ ЧЕЛОВЕК РАНЬШЕ И НЕ ПОДОЗРЕВАЛ.
— Ну, допустим. И что же из этого следует?
— А то, что к ней не подходит ни одна из интеллектуальных отмычек, которые дают жизненный опыт и образование! Ergo — с ней нельзя справиться на сознательном уровне. Логика сознания — все равно что тяжеловесный слон, которому надо совершить прыжок, достойный кенгуру. Хэнк, представь себя в ситуации, когда для спасения собственной жизни надо взлететь, как птица. Но человек не умеет летать! Что ты будешь делать?
— Не представляю, — мрачно ответил Хэнк.
— На самом деле все очень просто: надо взлететь.
— Ты же сам сказал, что люди не летают!
— Я сказал, что 1) ты не умеешь летать; 2) ты должен взлететь. Как ты действуешь? Цепляешься за 1), что вынуждает тебя отрицать 2). Как надо поступить? Ухватиться за 2), что автоматически отрицает 1). Видишь ли, многоопытное, логическое сознание заранее отвергает возможность решения задачи, поскольку известно, что человек не летает. Но подсознание-то не связано путами логики! Оно не оценивает задачу, оно просто ее решает.
— Вот так просто и решает?
— Ну, не совсем просто. Сначала подсознание должно запустить что-то вроде собственной вычислительной машины — назовем это механизмом интуиции. Интуиция есть колоссальная мощь при полном отсутствии дисциплины. Этакий всемогущий всезнайка, не контролируемый сознательным рассудком, гениальный, но чокнутый профессор... Нет, не так — ЧОКНУТЫЙ ПРОЦЕССОР! — и он с триумфом откинулся на спинку кресла.
— Ладно, — произнес Хэнк после продолжительного молчания. — Нам-то какая от этого польза, если мы не можем его контролировать?
— Какая польза? — Арли резко выпрямился. — Искусство! Наука! Вся современная цивилизация, наконец! Надеюсь, ты не станешь отрицать существование подлинных озарений? И когда-нибудь мы научимся вызывать их более эффективным способом, чем концентрация внимания, в надежде что случайно сработает матрица чокнутого процессора.
— Понимаю.
Помолчав, Хэнк добавил:
— Мне не слишком удобно напоминать о столь незначительной проблеме, но тем не менее: ты говорил о каких-то идеях относительно Арта Уиллоуби.
— Я как раз собирался перейти к Уиллоуби. Парень, несомненно, подвержен недугу, который школьные педагоги именуют неусидчивостью. На деле это недоразвитие сознательных механизмов концентрации внимания. Так что твоему подопечному приходится почти полностью полагаться на интуицию! Когда же она подводит, парень сдается и переходит к иному роду деятельности... или в иной колледж. С другой стороны, если уж интуиция включается, то результаты бывают блестящими. Судя по всему, твой феномен открыл для себя какой-то способ дополнительной стимуляции. Беда в том, что сам он этого процесса не сознает и, уж совершенно точно, не контролирует. Думаю, что скоро бедняга отключится. А когда проснется, не сможет бодрствовать столь длительное время. Поживем — увидим, — заключил Арли.
— Я уж точно намерен увидеть, — заявил Хэнк, вставая. — Хочешь взглянуть на него? Утром он сказал, что, кажется, немного устал. Я намерен скормить ему «чудовище» — новый стимулятор.
— А вдруг он сработает как снотворное? — ехидно осведомился Арли, выкарабкиваясь из кресла. Собеседник метнул на него испепеляющий взгляд.
— Принесите «чудовище»! — скомандовал Хэнк.