Николаев Андрей
Николаев Андрей Евгеньевич
Все! Осталась последняя надежда. Если опять облом - намылю веревку и ... Взломают дверь и ужаснутся. Молодой, симпатичный, жить да жить, а он в петле. Голова набок, лицо синее, язык наружу... нет, так не пойдет. Некрасиво. Пожалуй, открою газ и голову в духовку! И найдут с малиновой мордой, обделавшегося, как младенец у нерадивой мамаши... Нет, тоже нехорошо. Может, с балкона порхнуть? Ласточкой! Мозги на асфальте, мужественное волевое лицо всмятку...
Черт, о чем я думаю?
-- Алло, Елену будьте любезны.
-- Здравствуй, Сережа.
-- О, не узнал, богатой будешь.
Вправду не узнал, голос у нее какой-то напряженный, изломанный.
-- Как дела, Лен?
-- Так себе. Ты что-то хотел, а то я звонка жду.
Молодец, Ленка! Как всегда берет быка за рога.
-- Лен, такое дело. Одолжи сотню на неделю, а?
-- Ладно.
Я ушам не поверил. Вот оно - спасение.
-- Серьезно, Лен, через неделю отдам.
-- Сказала же, ладно. Когда зайдешь?
-- Через полчаса.
-- Давай, жду.
Иду в ванную. Бриться, конечно, не буду. Такой колотун, что зарезаться можно. Чищу зубы. От усилий покрываюсь испариной. Господи, плохо-то как. Напоследок - взгляд в зеркало. Лучше бы не смотрел.
Ползу к троллейбусной остановке. Май, утро, свежий ветерок. Подкатила "трешка", забиваюсь в угол на задней площадке, стараясь не глядеть в салон. Хорошо, что народу много - контролер не протиснется. Рядом девица вся из себя в черных очках с мобильником на шее. Покрутила носом, покосилась и, брезгливо фыркнув, демонстративно отвернулась. Попей две недели, дочка, я посмотрю, чем ты будешь благоухать. Троллейбус проезжает эстакаду над Савеловским вокзалом, тормозит возле остановки. Следующая - моя. Проезжаем магазин "Сухари". Всегда умилялся: магазин "Сухари", а через четыре дома Бутырская тюрьма.
Ленка живет в старом доме, вход со двора. Ох, дойти бы. Ковыляю по зебре через улицу. Во дворе липы, тополя, густая тень. Прохладный подъезд со старым решетчатым лифтом. Возношусь на седьмой этаж, давлю звонок. Быстрые шаги, дверь распахивается. Ленка в джинсах и бежевой толстовке. Лицо напряженное, глаза будто чего-то ждут и боятся в то же время.
-- А, это ты. Заходи.
Проходим на кухню. Для своих тридцати семи она еще очень даже ничего. Только потянуло ее как-то. Синяки под глазами, углы рта опустились. Неужели тоже выпивает?
-- Хватит сотни?
Машу руками, как мельница.
-- Хватит. Мне бы только до вторника перекантоваться.
Она смотрит на меня внимательно и достает из кошелька триста рублей. Я молчу, боюсь спугнуть. Она протягивает деньги.
-- Не торопись. Будут - отдашь.
Прижимаю руку к сердцу.
-- Лен, через неделю, как штык...
-- Ладно, ладно. Выпьешь со мной?
Таращу глаза. Так и есть - выпивает. Эх, жизнь поганая.
-- Выпью. Случилось что?
Она ставит на стол рюмки, пакет сока, достает початую "Гжелку", разливает. Пальцы у нее дрожат.
-- Как твое кино?
Пожимаю плечами.
-- Так себе. Эпизоды, массовка. Больше на дорогу в "Мосфильм" уходит, чем зарабатываю. Что случилось?
Ленка залпом, не дожидаясь меня, опрокидывает рюмку, запивает соком. Осторожно поднимаю свою. Рука трясется, водка течет на пальцы. Выливаю ее в рот, придавливаю сверху соком. Приживется, нет? Вроде, прошла. Смотрю на Лену и вдруг вижу, как кривится ее лицо, дрожит подбородок. Она трет шею пальцами, будто разминая застрявший комок.
-- Что, плохо пошла?
Из глаз ее внезапно брызгают слезы, она некрасиво открывает рот и силится что-то сказать. Получается не сразу.
-- Санька пропал...
Тупо смотрю на нее. Все-таки я какой-то тормознутый стал. Санька - это ее сын. Когда мы были соседями, он часто ко мне заходил. Ленка его одна растила, вот он ко мне и тянулся.