---------------------------------------------
Ант Скаландис
Той, которая любит меня.
Пролог
(Из романа Михаила Разгонова «Точка сингулярности»)
Едва выйдя из старого здания университетской библиотеки на улицу, точнее из уютного дворика на широкий тротуар Унтер-ден-линден, я почувствовал за собой хвост. Нет не совсем уж грубый и беспардонный, но и не высший класс. Высшего класса, признаюсь вам честно, обнаруживать так и не научился. А эти двое ребят пасли меня по-школярски точно, грамотно, но без фантазии. Ну, и я так же тупо, без фантазии, четыре раза свернул направо, то есть примитивным круговым способом убедился в их намерениях, а потом, не слишком мудрствуя в выборе методов, нырнул в подземку и оторвался, на всякий случай меняя на ходу свои планы: что если, кроме этих двоих, за мною ходит, ездит, летает, ползает ещё целый взвод невидимок. Делал я все размеренно и не торопясь, тем более что в Берлине случилась невероятная для середины мая жара, не ослабевавшая даже к вечеру, и мне совершенно не хотелось провести остаток дня в прилипшей к телу сорочке.
Ехать-то я собирался, скажу вам по секрету, в главный столичный офис разведки БНД, но вот теперь решил понапрасну не осложнять жизнь солидным людям, и направил свои стопы в одно из любимых местечек центра города — «Литературхаус» на тихой и респектабельной Фазаненштрассе. Когда мы бывали здесь вдвоем с супругой, Белка любила заходить в расположенный неподалеку роскошный ювелирный магазин фирмы «Картье» и непременно что-нибудь себе новенькое прикупала. Сейчас я не пошел в «Картье», а сразу свернул в ЦДЛ. Да, именно так называл я для себя этот особняк. Правда, скромными своими размерами он не слишком напоминал московский Дом литераторов на Герцена, зато собиравшаяся в уютной кафешке «Винтергартен» (то бишь «Зимний сад») публика была практически узнаваемой для любого российского члена союза. Здесь сидели такие же сумасшедшие поэты-кокаинисты с закатившимися в экстазе глазами; такие же чокнутые высокомерные критики, пьющие только чай и демонстративно глядящие поверх голов; почти такие же телесценаристы, беспрестанно курящие травку, ибо, как признался мне один из них, писать мыльные оперы без травки просто невозможно; и, наконец, абсолютно такие же, как в Москве, романисты, сбежавшие от прозы жизни в Прозу с большой буквы, но заплатившие за это переходом от бытового пьянства к регулярным запоям, творческим и не только.
Когда я вошел и огляделся, в дымной прохладе литературного шалмана гудел унылый бас драматурга Альберта Глюка, зловеще сверкавшего лысиной в полумраке; в унисон ему ритмично завывал бородатый Фрицик по кличке Энгельс, — модный поэт-эксгибиционист; в самом дальнем углу монотонно гундосил всезнайка Хоффман, объясняя очередному лоху, почему время большой литературы ушло навсегда; наконец, в окружении подвыпивших поклонников, как всегда, глупо, но очень эротично хихикала черненькая юная Паулина с большим бюстом — не только сценаристка модного молодежного сериала, но и ведущая какого-то дурацкого ток-шоу. В общем, все рожи и даже личики были мне предельно хорошо знакомы. Завербовать кого-то из них в стукачи, наверно, не составляло большой проблемы ни для одной из спецслужб, но учинять экспромтом примитивную слежку было бы в таком месте, мягко говоря, нелегко.
Короче, я приготовился расслабиться, но тут из толпы моих собратьев по перу неожиданно вынырнул собрат совсем по другой части, и я стремительно затосковал. А он прошел с чашкой кофе к свободному столику, уселся, вознеся острые коленки выше уровня столешницы, уперся в них такими же колючими локтями и еле заметно кивнул мне: мол, присоединяйся.