Адам выдергивает форменный гюйс из ворота Евиной рубахи, сминает полосатый тельник и прижимается носом к ее ключице. Нюхает, словно животное.
И именно тогда Исаева неожиданно замечает, что Титов дрожит. Дрожит ровно, как и она. Эта мелкая дробь по мышцам совсем не от снующего под одежду холода. Она от сумасшедшего, непреодолимого желания близости.
Невзирая на беспощадную войну, завладевшую всей его жизнью, Адам давно осознает свое сексуальное влечение к Еве. Оно изводит его тело второй месяц подряд. Титов, естественно, рассчитывает позабавиться с этой безбашенной заносчивой стервой. Он собирается тр*хнуть ее грязно и пошло. Потому что, в первую очередь, Исаева его заклятый враг, он ее ненавидит. Ненавидит всем своим существом.
Но Ева с расчетливой неожиданностью ломает все, что есть внутри Титова. Обнимает его неведомо мягко и чрезвычайно трепетно. Прижимается к Адаму всем телом с непривычным для них доверием. Так, словно они не остервенелые соперники, а чокнутые влюбленные.
И Титову от этого ее фортеля внезапно становится не по себе. Внутри него, там, где по шкале Цельсия круглый год ноль градусов, распространяется сильнейший воспалительный процесс. Ничего и близко похожего он никогда в себе не чувствовал. Яркая вспышка жгучим всполохом ползет по периметру грудной клетки, и жесткая оболочка капает воском, открывая за своей толщей пульсирующую чувствительную ткань.
«Я уничтожу тебя, Титов! Клянусь тебе! Я. Тебя. Уничтожу».
Эта гневная клятва палящим обухом обрушивается на Адама.
Ева Исаева бешеная смертоносная зараза. Она жгучая, словно шоколадный хабанеро. Она сладкая, словно мед. Она горькая, словно полынь. И соленая, словно кровь.
Стремительно отдирает себя от девушки. Тяжело дыша, замечает, как широкая довольная улыбка растягивает ее дерзкий сексуальный рот. Как сверкают превосходством ее черные глаза.
И все понимает Он все понимает Но слишком поздно.
Она уже впрыснула яд ему под кожу. И жало оставила там.
Наблюдая его ярость, Исаева не делает ни единой гребаной попытки перегруппироваться и принять защитную позицию. Продолжая улыбаться, расслабленно лежит под Титовым. Наплевательски отторгает тот факт, что тело все еще колотит от чувственного шока удовольствия.
Ох, милый, милый, сладкий Адам Тебе никогда не сожрать меня. Никогда не отведать моих слез и слабости, медоточиво шепчет она, со странным сожалением ощущая, как стремительно холодеет изнутри. Проиграешься в пух и прах, Титов.
Не стараясь понять чувства Адама, ожидает от него какой угодно реакции. Самой сумасшедшей. Он ведь так же непредсказуем, как она сама. Но Еве плевать. Пусть наорет. Если сможет пусть задушит. Пусть закопает. Пусть.
Рука Титова опускается на оголенный живот Евы, и она невольно вздрагивает, ощущая по коже жгучее покалывание.
Если я тебя еще не сожрал, распрекрасная гадина, то лишь потому, что время еще не настало. Я тобой еще не наигрался, практически ласково бормочет Адам, пронзая ее похотливым взглядом. Эва.
И это нахальное заключение калечит ее самолюбие сильнее всего произошедшего.
Глава 1
Два ненормальных человека, как-то встретили друг друга.
Сойдя с ума, два сумасшедших полюбили.
День первый.
Гребаный унылый октябрь. Неуправляемое чувство смуты гложет Адама. Бродит по венам. Стучит в темные уголки его души. Искушает разум, дымящий лихорадочными идеями. Вытаскивает наружу самые больные схемы.
Титов даже не пытается слушать лектора. Ожесточенно рисует в тетради диковатую композицию двух несовместимых стихий воды и огня.
Его лучший друг и соратник по различного рода махинациям, Ромка Литвин, обсуждает местных «шкур», беззаботно отпускает шутки, и сам же над ними ржет. А у Титова внутри скапливается ощущение невнятного напряжения и агрессии.
Бл*дь, мне от Ольки скоро придется скрываться, говорит Рома, заметив направленный в его сторону обожающий взгляд.
Зачем? не поднимая глаз, реагирует Адам. Пошли ее, и дело с концом.
Нет, Тит. Грубость твоя прерогатива. А я так не работаю.
Титов надменно хмыкает и продолжает выводить на листе странные фигуры.
Мне, вроде как, нравится, что она всегда под рукой, слышит он рассуждения Литвина. Понимаешь?
Нет, не понимаю.
Адам, и правда, не понимает, что может быть интересного в том, чтобы держать рядом с собой одну девку, касаться ее тела изо дня в день, слушать въедающийся в мозг голосок. В глазах Титова Олька Розанова самая обыкновенная идиотка и прилипала. Она даже не стерва. Мелкая, сухая и пресная, не пробуждающая у него ни малейшего интереса.
Ладно, Тит, забей Погляди-ка лучше на нашего Реутова, прыснув со смеху в кулак, кивает Ромка на их общего школьного друга. На первом курсе все вместе они слыли безумной троицей. Но потом в Кирилла словно бес вселился. Он увлекся сокурсницей, и постепенно отдалился от друзей. Сука, поверить не могу, что он бросил нас ради этой фифочки! А ведь подавал такие надежды! Теперь сидит, как дебил, в первом ряду, и косички ей заплетает, не унимаясь, ржет Литвин. Тычет в направлении Кира рукой и заявляет: Думаю, есть вероятность, что он он просто подцепил какой-то инопланетный вирус.
Адам поднимает глаза. Смотрит сначала на Ромку, затем сканирует взглядом затылок Реутова. Кирилл, будто ощущая взгляд холодных глаз, оборачивается. Слегка тушуется, но кивает бывшим друзьям в знак приветствия. Впрочем, те никак не реагируют.
Этот вирус, Рома, именуется любовью, говорит Адам с подчеркнутым снисхождением, не отрывая от Реутова внимательного взгляда. Инфицирование происходит различными путями и, в целом, на сам процесс не особо влияет. Пока проходит инкубационный период болезни, зараженные испытывают блаженство и эйфорию, лениво указывает карандашом на Реутова и его подружку. Жизнь кайф! Понимаешь? За окном радуга, сиропный дождик, забавное облачко, люди добрые великаны А потом БУ-У-УМ! аффектируя объем сказанного, растягивает гласную и изображает руками «взрыв». Исход, затухание, разочарование, боль И человек полностью разбит. Ведь любить кого-то значит признать, что он лучше, достойнее, умнее тебя. Запомни это, Рома. Ибо любовь высшая мера духовной нищеты, презрительно заключает Титов.
Тебе-то, Тит, откуда знать? язвит Ромка.
Адам склоняет голову на бок и указательным пальцем неторопливо трет бровь. Делает паузу, вынуждая Литвина заерзать на деревянном сидении.
Потому что, Рома, многих людей я вижу насквозь, произносит он невозмутимо. Большинство как стадо, настолько однообразно и предсказуемо, что пропадает всякий интерес как-то контактировать. Если посмотреть, все их мысли в глазах.
Да уж Ты гениальный ублюдок, Титов.
Без ложной скромности так и есть.
Преподаватель обрывает лекцию и делает парням замечание, грозя в следующий раз без разбирательств выставить за дверь. Но все находящиеся в аудитории знают, что это лишь пустые слова. Администрация и преподавательский состав академии, чрезвычайно дорожа щедростью своего мецената Терентия Титова, закрывают глаза на любые выходки его сына.
Адам насмешливо кивает лектору. Его извинения больше походят на издевку, но профессор Железняков, не имея иного выбора, принимает их и, негодующе краснея, отворачивается к электронной доске.
В аудитории восстанавливается дремотная тишина, колеблемая только монотонным бормотанием лектора и редкими скрежетами шариковых ручек. Нервное напряжение снова скручивает и душит Адама. Схватив карандаш, он принимается отбивать бессмысленный неровный ритм.
А затем Некое необъяснимое чувство заставляет Титова поднять голову и бесцельно уставиться на дверь аудитории.
Тишину прорезает резкий дребезжащий щелчок замка, и в лекционный зал влетает девушка. С беспорядочно разметавшимися темно-русыми волосами, в идеально сидящей по фигуре курсантской форме, с гипсом наперевес, с кричащим фиолетовым полумесяцем под левым глазом. Сердце Титова странно толкается в груди, будто узнавая ее. Но он ее не знает. Он, совершенно точно, видит ее впервые.