Часть 2. Константин
Глава 1
Он здесь.
Наконец-то.
Прикосновения его губ опаляют мою кожу, и я запускаю пальцы в длинные волосы и тяну на себя.
Столько дней без него, уйма вопросов, но больше ничто не имеет значения, когда он накрывает меня своим телом и целует. Его твердость, жесткость и моя хрупкость. Плевать, как он попал в общежитие Академии. Забрался по водостоку, проник через крышу, главное он здесь.
В моей спальне, которая для него под запретом.
Сгораю. Разлетаюсь на осколки. Комкаю простыню и кусаю ладонь, чтобы не стонать так громко, как могу только с ним.
Он один достоин стать не только первым.
Он будет единственным.
Поцелуи возвращают меня к жизни. Каждый прожитый день без него больше не имел значения. Пусть меня и хвалят теперь так, как не хвалили раньше, мной все довольны, и впервые сложные сцены даются легко, но ничего из этого больше не приносит удовольствия.
Теперь мой танец стал по-настоящему живым, сказал Директор. Плевать, что в груди у меня острые осколки вместо сердца, которые кровоточат от каждого движения. Теперь я знаю, каково было Сильфиде, Жизель, Авроре, Джульетте и Белому лебедю Знаю, что значит терять и умирать во имя любви.
Одеяло летит на пол. Задыхаюсь от горячих влажных губ, а сердце стучит вразнобой где-то в горле и в голове пульсирует одна только мысль.
Сегодня.
Сейчас.
Горячие руки скользят от коленей к бедрам, и я сама подаюсь ему навстречу.
Хочу его, только его. Больше не могу. Не могу без него и плевать на весь мир, на все, что он делал. Я видела его настоящим, каким не знал никто. Это важней всего. Только я знаю правду, которую не увидел ни мой отец, ни его мать.
Кожа к коже. Одно дыхание на двоих.
Я готова, но он снова изводит меня, дразнит, хотя в этом нет никакой необходимости. Дрожу всем телом, пока он обводит, раскрывает, изучает чувствительные точки между моих бедер, как будто не будет будильника, лекций и тренировок, нет больше никого и впереди у нас целая вечность, которую он готов провести рядом со мной.
Ловлю его ускользающие губы и сильнее выгибаюсь. Снова теряю контроль над своим телом. Теперь я целиком только в его власти. Все мои ощущения обострены, а нервы натянуты до предела.
Первое проникновение проносится по телу разрядом тока.
Только палец.
Но сегодня ничто не помешает зайти дальше.
Его руки не останавливаются. Он приподнимается, нависая надо мной, и водит по моему телу теперь уже не пальцем. Горячей плотью собирает влагу и ударяет бедрами, заполняя меня
Не всю.
Но и этого достаточно. Жар растекается под кожей, и шквал ощущений сносит окружающий мир, оставляя в нем только нас двоих. Больше ничего и никто не имеет значения, кроме этого.
Сейчас.
Он ударяет бедрами сильнее.
Все-таки кричу, когда он делает последний рывок и входит полностью. Глаза распахиваются, но я ничего не вижу. Я умираю и воскресаю с каждым его аккуратным движением. Его твердые плечи напряжены, а по виску скатывается капля пота.
Движется медленно, но уже не дразнит. Щадит. Сам пытается не сорваться.
Тело вибрирует от желания, которое нарастает. Впиваюсь зубами в его плечи, глухо рычу, и он теряет контроль. Сгорают дотла все предохранители, и он начинает двигаться так, как должен. Как задумала природа. Берет свое.
Боль прошивает тело острой иглой. Насквозь. Мир плывет перед глазами. Он слизывает слезы с моего лица.
Я плачу и также беззвучно смеюсь. Крепко обхватываю его руками и ногами, чтобы не позволить снова исчезнуть
Но в моих руках ничего нет.
Открываю глаза.
Вижу девичью спальню в Академии. Двухъярусные кровати пусты. Вместо четверых девочек в обычные дни, сейчас во время карантина я живу здесь одна.
Никто не видит, что я просыпаюсь с зажатой между бедер рукой. На часах семь утра, о чем громко возвещает будильник на телефоне.
Всего лишь сон.
Очередной чертов сон.
В котором он все-таки стал моим первым.
Умываюсь, переодеваюсь и несусь на пробежку, иначе свихнусь в пустом здании, в котором так редко теперь слышны голоса. Лишь десять студентов остались в Академии. Розенберг среди их числа. Ощущение будто именно нас вывезли в ссылку, а не наоборот.
Снегпервое, что бросается в глаза во внутреннем дворе Академии, который, как и все питерские дворики, похож на колодец.
Хлопья бесшумно сыпятся с неба, и эта тишина окутывает одиночеством. Смолк за стенами Академии город, чья жизнь поставлена на паузу на следующие несколько недель. Больше не слышны голоса студентов, инструментов и топота ног.
Все остальные ученики Академии сейчас просыпаются в своих квартирах, в кругу родных, и идут заниматься к экранам планшетов, компьютеров и телефонам. И только я здесь. Заполучила, фактически, индивидуальные занятия. Столько добивалась признания и наконец-то получила его
Как я хотела жить отдельно от отца, в той же Европе! А теперь даже в общежитии Академии уже вторую неделю готова лезть от одиночества на стену!
Срываюсь от входной двери и бегу вдоль стен. Под хрупким настом лужи. Долго снег не продержится, а я ему помогу. Иначе, кажется, что этот белый саван погребет и меня под собой.
От удивления резко торможу возле стены, на которой прибита пожарная лестница, разбрызгивая серые грязные капли.
На девственном полотне темнеют отпечатки ботинок с протекторами. Идущий с ночи снег делает все, чтобы стереть их, и я бы ничего не увидела, если бы этот странный гость пришел ночью.
Но он был здесь совсем недавно.
От лестницы широкие следы целенаправленно ведут прямо к центру маленького сквера, где возвышается саженец красного дуба, который привез из Канады и собственноручно посадил во дворе Директор.
Дуб хоть и высокий, но все еще тонкий, слабый. Ветви бы не выдержали
Кого?
И почему я думаю, что кто-то собирался лезть на дерево, спустившись с лестницы?
Это могли быть наш завхоз или дворник, проверяли крышу, все-таки снегопад. Или они не стали бы лезть туда по внешней пожарной лестнице?
Аккуратно встаю спиной к дубу прямо в мокрые отпечатки.
Припорошенные крупкой отпечатки явно мужские и на несколько размеров больше.
Впервые оглядываю двор с этой точки и понимаю, что никто на дуб лезть и не собирался. Просто только стоя здесь можно увидеть все окна Академии. Ведь жилые окна и часть классов выходят именно во двор.
Сгребаю ладонью хрупкие снежинки со ствола и прикладываю к щекам. От дуба иду медленно, хотя этот кто-то, кто слез с крыши, прямо таки бегом, через двор, устремился к двум платанам.
Именно туда ведут отпечатки, и мне приходится делать два шага против одного, но я не спешу. Мое сердце и так едва не выпрыгивает из груди.
С губ срывается белое облако, когда я останавливаюсь возле платанов, где прерываются отпечатки, и запрокидываю голову.
Снежинки падают на губы и за шиворот, но я не чувствую холода.
Конечно, на голых деревьях никого нет. Но чуть выше крепких веток на втором этаже виднеется приоткрытое окно моей спальни.
Глава 2
Юлия, Яков, молодцы. На сегодня закончили,говорит Ева Бертольдовна.
Тяжело дыша, Яков убирает руки с моей талии. Мы прощаемся с пианистом и учительницей и остаемся одни.
Тишина Академии, оставшейся без учеников, давит на уши, пока мы с Яковом молча одеваемся. Я набрасываю на плечи вязаный кардиган, гетры и угги. Мышцы горят огнем, их нужно беречь и нельзя резко остывать.
По стеклянным секциям панорамного окна в пол ползут тени голых ветвей дерева. Их шатает ветер, и желтый свет фонаря то появляется, то исчезает. Ветки не выглядят надежной опорой, хотя у платана они толще, но не представляю, как вообще по ним карабкаться.
А еще я не могу отделаться от мысли, что кто-то может наблюдать за нами.
Прямо сейчас.
Я никому не сказала о следах. Это может быть лишь игрой моего воображения, а отпечаткидворника. Но сейчас мы с Яковом находимся в ярко-освещенном помещении, и нас прекрасно должно быть видно тому, кто вздумал бы наблюдать за нами.
Идем?потягивается Розенберг.Хочу наконец-то замочить парочку монстров. Сил больше ни на что нет.
Ты даже Xbox привез с собой?