К. Попову вторит, например, и М.Д. Бонч-Бруевич: «Уверенность в непродолжительности войны, которая, как полагали все окружающие, не могла продлиться больше 4 месяцев, была такова, что я, подобно другим офицерам, даже не взял с собой теплых вещей. Да и обжитая уже командирская квартира моя в Чернигове была мной покинута так, словно я уезжал в краткодневную командировку». Интересно, что подобная же эйфория царила и среди русского офицерства и в начале Русско-японской войны 19041905 гг. Тогда также «многие офицеры частей, не подлежавших мобилизации, в первые же дни войны с Японией подали рапорты об отправлении на театр военных действий и всерьез опасались не успеть на эту войну». Горький урок не научил ни рядовых офицеров, ни руководителей русской военной машины.
Причины такого во многом парадоксального обстоятельства коренились в самой внутренней логике развития империализма, подразумевавшего радикальные и быстрые средства разрешения назревших проблем непременно насильственным путем. Принципы «блицкрига», «молниеносной войны», получив свое распространение в Европе, переместились и вовне, а ход и исход первых войнАнгло-бурской 18991902 гг., и Русско-японской 19041905 гг., казалось, только убеждали в этом: следовало лишь соблюсти принцип максимального сосредоточения наличных сил и средств на театре военных действий сразу же по объявлении войны. То есть победа в войне ставилась в зависимость от мобилизационных мероприятий и силы первого удара. Легкомысленное отношение к той войне, которой впервые предстояло стать тотальной, «наблюдалось во всех воюющих коалициях. Не случайно победа связывалась с возобладанием тех или иных сценариев блицкрига, предполагавшего, в свою очередь, быстроту мобилизации». Длительная война, как это сознавалось всеми, могла раньше времени разрушить Европу, поэтому в своих теоретических выкладках ни один из соперников в борьбе за европейскую гегемонию не шел дальше годичной войны.
Подача желаемого в качестве действительного подкреплялась и учеными теоретическими соображениями. Экономисты (в том числе и известный И. Блиох) пришли к выводу о невозможности ведения длительной войны в современных экономических условиях. Эти выводы опирались на изучение мировой финансовой системы в связи с национальными финансами ведущих государств Европы. В итоге широкое распространение получали теории так называемой «боевой финансовой готовности». Громадные траты, предусматриваемые Большой Европейской войной в случае своего развязывания, по мнению этих экономистов, не смогли бы долгое время испытывать напряжение национальных хозяйств даже и великих держав. Соответственно, война как таковая должна была бы завершиться довольно быстро, в противном случае, воевать было бы уже нечем, да и ни к чему.
Предполагалось, что для ведения длительной войны в Европе просто не хватит материальных ресурсов. Идея «хозяйственного банкротства» взаимозависимых в экономическом отношении друг от друга европейских стран также играла в пользу выводов о неизбежности скоротечной войны. Используя эмпирическое знание, теоретики будущей войны ссылались на опыт Франко-прусской 18701871 гг. и Русско-японской 19041905 гг., длившихся в целом не более полутора лет. При этом, как полагалось, технический прогресс в сравнении с 1870 г. и непосредственная близость театров военных действий к воющим сторонам, в сравнении с 1904 г., должны были всемерно снизить временные сроки предстоящего конфликта внутри Европейского континента. Наконец, осознание общеевропейского единства считалось достаточно веским фактором для того, чтобы вести затяжную войну, способную ослабить зависимость Азии и Африки от европейских метрополий.
Вслед за экономистами ту же самую точку зрения проповедовали и военные круги. Приоритет здесь, вне всякого сомнения, принадлежал германцам, ибо совокупный экономический потенциал стран Антанты превышал потенциал держав Тройственного союза, а потому любое затягивание войны, прежде всего, было выгодно Антанте. Следовательно, война должна была быть короткой, еще до введения в действие военно-экономического потенциала государств антигерманской коалиции, дабы по максимуму, до полной победы использовать германское превосходство в организации и накопленного к началу военных действий материального ресурса.
Исходя из соображений Блиоха и его европейских коллег (например, работа англичанина Н. Энджела «Великое заблуждение»), а также профессора Николаевской академии Генерального штаба А.А. Гулевича, и многих других ученых-экономистов (например, М.И. Боголепова), положение Российской империи в случае Большой Европейской войны в теории представлялось более выгодным, нежели прочих государств Европыкак союзников, так и противников. Во-первых, вследствие громадных русских пространств, способных растворить в себе практически любые по численности армии завоевателей. Во-вторых, ввиду продовольственной самодостаточности России, заваливавшей перед войной всю Европу дешевым хлебом. Продовольственная автаркия представлялась чуть ли не панацеей для успеха во всеевропейском конфликте. В-третьих, в связи с чрезвычайной культурностью европейской инфраструктуры (дорожные коммуникации), якобы более подверженной разрухе в ходе затяжной войны, нежели русское бездорожье. Той самой инфраструктуры, от которой в решающей степени зависели боевые действия современных армий.
Работы Гулевича и Блиоха увидели свет в то время, когда в России господствовала оборонительная концепция ведения войны с Германией и Австро-Венгрией, но к 1914 г. русские были настроены в сторону решительного наступления, чтобы кончить войну в короткие сроки. Предполагаемые в конце XIX столетия преимущества России превращались в ее недостатки в плане ведения наступательной войны в Европе. Кроме того, в расчет не принимался вопрос развития европейской индустрии (считалось, что русская человеческая масса сумеет компенсировать и преодолеть данный фактор), а также связь государств Европы с остальным миром (рынки Азии, Америки, Африки были открыты для того, кто имел могущественный торговый и военный флот).
Следовательно, на предположения о том, что Большая Европейская война не сможет продлиться долго, ввиду исчерпания своих экономических возможностей, в большей степени базировались на признании кратковременных и яростных боевых действий в качестве той парадигмы, что не позволит воюющим сторонам разрушить Европу прежде, чем одна из сторон одержит победу в войне. То есть, помимо экономических выкладок, существовали и чисто военные предположения, выдвигаемые творцами оперативно-стратегического планирования военных действийГенеральными штабами европейских государств, в начале ХХ века активно готовившихся к войне за передел мира и гегемонии в Старом Свете. В этом вопросе, вне сомнения, лидировала Германия, чья военно-научная мощь после фельдмаршала Х. Мольтке-Старшего не подлежала никакому сомнению. Именно немцы, разрабатывая свой план войны, вольно или невольно подчиняли своему интеллекту военно-теоретическую мысль прочих стран.
Ясно, что немцы первыми должны были прийти к мысли блицкригамолниеносной войны. В сложившейся расстановке шахматных фигур на доске европейской геополитики Германия не имела никаких шансов победить в затянувшейся войне. Австро-итало-германскому военному блоку (Тройственный союз 1882 г.), противостоящему франко-русскому союзу вкупе с примкнувшей к ним Великобританией (Антанта), не приходилось рассчитывать на успех в экономическом противостоянии со своими соперниками. Французский реваншизм и людская мощь России, британский флот, многочисленные английские колонии, стоявший за спиной англичан американский экономический гигантвсе это, рано или поздно, должно было вступить в смертельную борьбу с Германией, буде она осмелилась бы бросить вызов всему остальному миру.
Война, если немцы желали в ней победить, должна была быть быстрой, чтобы Германия смогла использовать свою чисто военную мощь для сокрушения соперников. Однако вести наступательную войну одновременно на два фронтаи против Франции, и против Российской империиавстро-германцы не могли. Следовало бить врагов по очереди. Германский автор справедливо говорит, что немецкая военная доктрина перед Первой мировой войной «объяснялась поисками выхода из объективно неблагоприятного стратегического положения империалистической Германии. Ибо, хотя рейх и создал мощную и боеспособную армию, руководимую опытными в военном деле организаторами, но далеко уступал во всех отношениях коалиции своих вероятных противников».