Что, и горячая вода есть?удивилась я.
Есть, конечно,ответила ты.Водонагреватель-то для чего?
Да тут круглый год жить можно,восхитилась я.Круто!
А ты улыбнулась:
Давай-ка, займись мясом для шашлыка. Ему же ещё мариноваться несколько часов надо.
Ты сказала это по-домашнему, просто и ласково, будто мы с тобой жили вместе уже Бог весть сколько времени. И мне было легко и хорошо, а ты стала ещё роднее, ещё дороже, ближе и теплее.
Кухня окутала меня домашним уютом. Вся мебель тут была из светлого деревав тон отделке стен. У шкафчика на стене висела золотистая связка лука. Оторвав пару луковиц, я принялась за чистку. А ты, чтоб мне не было скучно, взобралась с гитарой на подоконник.
От твоих песен у меня щемило сердце. Крылатые и свободные, они улетали в ясное солнечное небо, а твой голос... Ты обнимала меня им. То грустный, то насмешливый, то весёлый, то задумчивый, он будто целовал меня в сердце.
Я поставила мясо в маринаде в холодильник на четыре часа, ополоснула руки и заварила чай с сушёной смородиной и мелиссой, которые обнаружилась в шкафчике в матерчатых мешочках. Спустившись с подоконника и прислонив гитару к стене, ты подошла ко мне почти вплотную. Твоя рука поднялась к очкам и сняла их... И я увидела твои глаза.
Большие, серо-голубые, опушённые тёмными ресницами, они глубоко сидели в глазницах и чуть косили вверх и влево. Жутковатый, нездешний взгляд, направленный будто не во внешний мир, а вовнутрь. Твоё лицо приблизилось, а мои руки в твоих ладонях похолодели. Зачем ты сняла очки? Наверно, собиралась меня поцеловать, но я невольно отпрянула от твоих глаз, производивших тяжёлое и вместе с тем завораживающее впечатление.
Извини,обескураженно проронила ты.
Пожатие ослабело, и мои руки выскользнули из твоих. Решив, что твои глаза напугали меня, ты их закрыла. Сердце кольнула острая боль раскаяния, и я, осознав ошибку, тут же порывисто и быстро обняла тебя, прильнув своей щекой к твоей.
Это ты меня извини.
Прошло несколько томительных, ужасных секунд, прежде чем твои повисшие вдоль тела руки снова ожили. Поднявшись, они обняли меня и крепко сжали.
Сентябрьское солнце бархатно гладило мои щёки. Нюхая душистые антоновские яблоки на низко склонённых ветках, я снова слушала твой родной голос: ты рассказывала о своей семье. Твой отец занимал высокую должность в налоговой инспекции, год назад умер от рака, и теперь ты жила с мамойуниверситетским преподавателем. Твоя старшая сестра Александра уже была довольно успешной бизнес-леди, владелицей сети магазинов цветов и подарков... И заядлой холостячкой. Мужчины её просто боялисьиз-за совершенно не женского, властного и сильного характера. Но если сильному полу с ней не повезло, то тебеочень даже наоборот. Более заботливой сестры, чем она, нельзя было и вообразить. Жила она отдельно, в своей собственной квартире, но тебе с матерью не забывала помогать: например, почти вся твоя музыкальная аппаратура и лицензионное программное обеспечение были куплены Александрой. Будучи намного старше тебя, она опекала тебя с самого детства. Она была в курсе твоей ориентации, а матьнет.
Даже не знаю, как мама это воспримет,вздохнула ты.У неё уже был один инфаркт. Боюсь, если она узнает, у неё случится второй.
Я понимала тебя, как никто другой.
У меня та же история... Папа не поймёт, я его знаю. Он очень упрямый и тяжёлый человек. Знаешь, что он однажды сказал? Что всех "извращенцев" надо сажать либо в тюрьму, либо в психушку. Там им самое местотак он считает.
Ты почесала в затылке.
Мда...
Солнце золотило твою макушку. Мне вдруг захотелось снова посмотреть в твои глаза, и я сама осторожно сняла с тебя очки. Ты сделала протестующий жест, но я, нежно потеребив твои уши, чмокнула тебя в обе щеки. Без очков твоё лицо выглядело непривычноиз-за этих нездешних, устремлённых вовнутрь глаз. Нет, не страшно было в них смотретьскорее, больно. Сжималось и сердце, и горлоот подступающих слёз.
Не плакать. Ни в коем случае! Тебе не нужна обидная, унизительная жалость. Не жалости ты достойна, а восхищения и любви.
Яна... Ты необыкновенная,проговорила я глухо и сдавленно.
Твои зрячие пальцы защекотали моё лицо, сомкнутые веки вздрагивали, на губах то расцветала, то пугливо пряталась улыбка. Я замерла, позволяя тебе изучать меня... Щекотное, тёплое, смешное чувство. Как одуванчик.
Солнце, поспев и налившись жёлтым соком, клонилось всё ниже. В прохладном, остро-терпком воздухе пахло дымом и жареным мясом; в животе сосал голодный червячок, а вино на пустой желудок только сильнее раззадорило аппетит. Хмель уже погладил меня тяжёлой рукой по голове, и оттого она норовила склониться тебе на плечо, но спать было нельзя: шашлыки сгорят.
Сначала меня коснулся твой локоть, а потом по талии скользнула ладонь. На меня вдруг нашло игривое настроение, и я улизнула от тебя, спрятавшись за яблоню. На миг ты застыла, растерянно моргая, а потом улыбнулась и пообещала:
Догоню, поймаю и съем. У меня хороший слух, ты знаешь.
Стараясь ступать как можно бесшумнее, я уворачивалась от тебя, но ты, навострив свои "локаторы", следовала за мной, выбирая неизменно точное направление. Двигалась ты с хищной кошачьей мягкостью, удивительно скоординированно и ловко, так что, если бы не глаза, можно было бы подумать, что тывполне зрячая.
Думаешь, я не слышу, как ты топаешь?усмехнулась ты.Как слон!
Слон?прищурилась я.Ах так!
И нырнула в густой малинник. Царапая лицо и руки, я забралась в самую глубь и затаилась, как мышь... Только сердце стучало, да слегка шумело в висках.
Минуты тянулись, как часы, но ты почему-то не торопилась меня находить. Мне стало тревожно. Может, ты обиделась? Наверно, это была плохая идея... Да и ноги устали и затекли от сидения на корточках, а на холодную сырую землю "пятую точку" не опустишь. Не утерпев, я выбралась из своего укрытия, повторно исцарапавшись. Колючие переплетённые ветки цеплялись за волосы и норовили выколоть мне глаза.
Однако когда я вышла из малинника, ты куда-то пропала. Странно...
Яна! Ян!позвала я, озадаченно озираясь.
Пройдясь по саду, я нигде тебя не нашла. Может, ты в доме? Я прошлась по всем комнатам, заглянула даже в туалет, но и там тебя не было. Да что ж такое?!
Ну и ладно,пробурчала я обиженно.Не хочешь выходитьшашлыков тебе тогда не достанется.
Снимая поочерёдно шампуры с мангала, я стряхивала с них мясо в большую глубокую тарелку. Мой голодный живот с энтузиазмом заурчал при виде сочных, румяных, пахнущих дымком кусков. Но не успела я поднести шашлык ко рту, как сзади меня обняли твои руки.
Попалась!
От неожиданности я вздрогнула и чуть не уронила мясо.
Ах ты!
Твои губы неуклюже прижались к моей шее. Хоть солнце уже почти село, но мою кожу обжёг золотой осенний огонь.
Подожди...Я пыталась вывернуться из твоих объятий.Может, поедим сначала? Я голодная, как чёрт...
Но твой рот щекотно подбирался к моим губам и уже через миг горячо, влажно и мягко накрыл их. Земля закачалась, а темнеющее ясное небо заплясало над головой, и я утонула в бесконечно долгом хмельном поцелуе, пахнувшем дымом, шашлыками, яблоками и осенней грустью. Твоя ладонь поддерживала мой тяжёлый затылоки весьма кстати, потому что он был готов вот-вот перевесить и опрокинуть меня навзничь. Сердце зашлось в ритме галопа, а в желудке всколыхнулась лёгкая дурнота.
Подожди, Ян...выдохнула я.Мне надо присесть... Что-то голова кружится.
Тебе плохо?встревожилась ты, прижимая меня к себе.
Не знаю, как это можно было назвать. Сад плыл вокруг меня, земля тянула к себе, как магнит, колени подкашивались, а сердце расширялось от какого-то обморочного восторга. Я откинула голову на твоё плечо.
Нет... Скорее, хорошо. Наверно, даже чересчур,хмыкнула я, пропуская сквозь ресницы отрывочные картины: ветки на фоне синего неба, бесконечно глубокого и чистого; крыша соседней дачи с акварельно-прозрачным серпиком луны над коньком; лениво шелестящие буреющей листвой вишнёвые кусты.Наверно, это от вина... на голодный желудок.
Тогда давай поедим.
Мы устроились на крыльце: яступенькой ниже, чем ты, так что твои обтянутые чёрными джинсами ноги стояли по обе стороны от меня. Мне было уютно и хорошо сидеть между твоих колен, чувствуя виском твоё дыхание. Тарелка с мясом стояла рядом на ступеньке. Одной рукой обнимая меня, другой ты кормила меня шашлыком с вилки.
Потом я точно так же накормила тебя, и мы выпили ещё по стаканчику вина. Прохлада в воздухе крепчала, и ты, потрогав мой озябший нос, скомандовала:
Так, пошли в дом.
Уткнувшись в горловину твоего свитера, я мурлыкнула, уже совсем охмелевшая:
Хочу к камину...
Хорошо, будет тебе камин,улыбнулась ты.
Рыжий, как сама осень, огонь затрещал, разгоняя сумрак и отражаясь в твоих глазах. Диванные подушки перекочевали на пол, сверху нас укрыло одеяло из спальни, и под ним-то всё и случилосьтакое долгожданное, мучительно-восхитительное исполнение пророчества. Тогда я узнала в полной мере виртуозность твоих пальцев, которые, как уже было сказано, умели танцевать не только на струнах. Пусть кто-то считал это ненормальнымк чёрту! Идите в Тартар, праведники. Для нас это было единственно правильное свершение. Слияние душ и тел, воссоединение половинок, потерявших друг друга много тысяч лет назад.
5. Эксперимент
Из осенней прохлады перенесёмся в адское летнее пекло. Памятьмашина времени, на которой можно перемещаться куда угодно и воскрешать тех, кто ушёл навсегда.
Жуткая жара началась уже в мае: в двадцатых числах температура доходила до плюс тридцати. Сегодня шестое июня, и в девять утра уже двадцать восемь градусов. Если бы не кондиционер, работать было бы невозможно.
Каблуки мягко и глухо вонзаются в нагретый за день асфальт: я иду домой. Густой, как тёплый кисель, ветер обнимает мои ноги, играет подолом светлого сарафана, а волосы над шеей намокают от пота уже через десять минут ходьбы. Супермаркетостровок прохлады: струи воздуха из мощного кондиционера спасают меня от обморока. Кассирша, загорелая до смуглости стройная брюнеточка, тыкает пальцами с длиннющим маникюром по кнопкам кассового аппаратаполучается медленно и неловко. Мне думается: зачем отращивать такие когти? Работать же неудобно. А сама девушка очень симпатичная, обычно мне нравится такой тип внешностисредиземноморский. Что-то испано-итальяно-греческое. Впрочем, ты к нему не принадлежишь, но тыособый случай.
И снова убийственная жара охватывает со всех сторон, и мозги вскипают и томятся в черепной коробке. Кожа головы потеет под волосами, дома придётся сразу же мыться. Мысли о прохладном душе окрыляют и заставляют меня торопиться.
В подъезде прохладно. Ручки пакета с продуктами до боли режут ладонь, пока я карабкаюсь по ступенькам, пыхтя и отдуваясь.
Уть, я дома!
Мне никто не отвечает. Скинув босоножки с усталых ног, вслушиваюсь: из-за плотно закрытой двери твоей студии приглушённо слышится музыка: ты работаешь. А когда ты работаешь, к тебе лучше не соваться... Как и ко мне, когда я сижу над своей писаниной. В этом мы с тобой похожи.
Всё, что было мной приготовленосъедено, в раковинегора грязной посуды. Нет, я не могу позволить себе сердиться на тебя за это... Но не потому что тебе трудно в быту: по дому ты как раз ловко управляешься иногда, даже пол можешь помыть, когда в ударе. Но в целом в своих привычках ты всё-таки похожа на неряху-мальчишку... которому я всё прощаю.
Первым делом я лезу в душ. Блаженство прохладных струй окутывает меня, взбадривая и освежая измученное зноем тело. Намыливаю волосы... С такой жарой хоть каждый день мой голову.
И вот, остывшая и свежая, с распущенными по спине мокрыми волосами, я лезу в интернет.
Лёнь, я кушать хочу.
Твои руки обнимают меня сзади, щека прижимается к моей. Я смеюсь:
Ни фига себе! Там же целая сковородка запеканки была... Ты всё слопала, даже мне не оставила, а теперьопять голодная?
Ну...
Ответить тебе нечего, и ты виновато утыкаешься мне в шею. Я ёжусь от щекотки и хихикаю. Ты отстраняешься от моих мокрых волос:
Голову помыла, что ли?
Ага. И тебе не мешало бы,отвечаю я, взъерошивая твои уже немного засаленные вихры.
Опираясь мне на плечи, ты трёшь подбородок о мою макушку.
Кстати, птенчик, мне подстричься пора... Сделаешь?
В ящике тумбочки в прихожей лежит машинка с набором насадок. Я уже натренировалась сама тебя стричь, и мы экономим на парикмахерской.
Как обычно?
Как обычноэто около трёх сантиметров, но ты просишь покороче: лето, жара.
Хм... Насколько покороче?интересуюсь я.
Знаешь, в этот раз я хочу под нолик,заявляешь ты.Пока я в отпуске, можно. До двадцатого июля отрастут.
С двадцатого июля до двадцатого августа у тебя летняя школадополнительные занятия с учениками. Решив, что лишние деньги нам не помешают, ты согласилась выйти на работу летом, когда в музыкальной школе каникулы. Но кое-кто занимается, и вот ради них ты и укорачиваешь свой отпуск. Слепым ребятам, вообще-то, безразлично, как ты выглядишь и какой длины у тебя волосы, но вот некоторым зрячим взрослымне всё равно.