Они могут идти в другом пространственно— временном континууме, который, для точности, можно было бы назвать четвертым измерением.
— Доктор, вы меня совсем запутали, — пожаловался Херб.
— Мы и сами запутались, — ответил Кингзли. — И тогда нам пришло в голову, а вдруг мы ловим чистую мысль. Мысль, посланную на невообразимое число световых лет. Но какова может быть скорость мысли? Мысль может быть мгновенной… скорость ее может быть ниже скорости света. А может быть где-то в промежутке между этими двумя точками. В одном мы уверены эти сигналы — проекция мысли. Но вот перемещаются ли они в обычном пространстве или совершают прыжок из одного измерения в другое, мы не знаем и, наверное, не узнаем никогда. Много времени мы потратили на прибор, который вы видите в соседней комнате. Если в двух словах, то он улавливает сигналы и трансформирует их из чистой энергии мысли в саму мысль, в символы, понятные нашему мозгу. Нам также удалось разработать способ отправки нашей собственной ответной мысли, чтобы установить контакт с теми, кто пытается связаться с Плутоном. Но до сих пор нам, очевидно, удалось только дать им понять, что мы пытаемся связаться с ними, потому что в последнее время структура сигналов изменилась, в них появилась какая-то отчаянная настойчивость, требовательность, почти мольба. — Он провел рукой по лицу. — Все так запутано.
— Но зачем кому-то понадобилось посылать позывные на Плутон? — удивился Херб. — Пока здесь не появились мы, на планете не было никакой жизни. Бесплодная планета, без атмосферы, слишком холодная для любой формы жизни. Конец пути творения.
Кингзли внимательно посмотрел на Херба.
— Молодой человек, — поучительно начал он, — мы не должны никогда и ничего считать само собой разумеющимся. Как мы можем утверждать, что на Плутоне никогда не было жизни и разума? Откуда мы знаем, что миллиарды лет тому назад здесь не возникла и не расцвела высокоразвитая цивилизация? Откуда мы знаем, что много миллиардов лет назад экспедиционный корпус с какой-нибудь далекой звезды не прилетел сюда и не колонизировал эту планету?
— Все это звучит неубедительно, — возразил Херб.
Кингзли нетерпеливо поднял руку.
— Сами сигналы тоже невероятны, — пробасил он. — Но вот они. Я уже много думал об этом. Мое проклятье — это мое воображение; ученый не должен ему поддаваться. Ученый должен продвигаться вперед, прикладывая один осколочек знания к другому, и только тогда делать выводы. Фантазия — удел философов. Но я так не могу. Я пытаюсь понять, что могло произойти и что еще может произойти.
Я представил, как далекая планета обшаривает космос в тщетной надежде связаться с давно потерянной колонией здесь на Плутоне. Я представил, что кто-то пытается восстановить связь с людьми, которые жили тут миллионы лет назад. На этом я и остановился.
Гэри снова набил трубку и, закурив, хмуро уставился на клубы табачного дыма. Опять голоса из космоса. Голоса, звучащие сквозь бесконечное ничто. И голоса эти говорят что-то такое, что томит человеческую душу.
— Доктор, — начал он, — вы не единственный, кто слышал голоса из далекого космоса.
Кингзли резко повернулся к нему.
— Кто еще? — спросил он почти враждебно.
— Мисс Мартин, — спокойно ответил Гэри, затягиваясь. — Вы ведь еще не слышали истории мисс Мартин. Я полагаю, что именно мисс Мартин могла бы вам помочь.
— Каким образом?
— М-м, дело в том, что мисс Мартин тысячу лет совершенствовала свой мозг. Мысль ее работала без перерыва почти десять столетий.
Лицо Кингзли вытянулось от удивления.
— Это невозможно, — выдавил он.
— Почему бы и нет, если речь идет об анабиозе.