Длинные светлые ресницы, огромные глаза и покусанные губы вместо того, чтобы двинуть по моим непомерно неприличным желаниям только распаляют.
Спасибо, Илья Глебович! Интересно, она бы и после секса называла меня по имени-отчеству? Тпру, зорька! Снова не туда. А вы?
А я, Морозова, поехал.
Лишний шлем убран, подножка тоже. Руки, слава богу, при себе и вместо тонкой талии ложатся на руль, хотя картинка с Морозовой между моих ног, как двадцать минут назад, выглядит какой-то неадекватно впечатляющей.
Подождите! Две покрасневшие и замёрзшие узкие ладони хватают меня за рукав. Чтоб тебя, Морозова! Неужели так сложно было надеть перчатки?! Раздражённо выдохнув, поднимаю на неё взгляд. Илья Глебович, я хотела сказать вам спасибо. Большое, за то, что довезли и за остальное.
Растрепавшиеся после шлема волосы лезут Морозовой, покрасневшей то ли от холода, то ли от смущения, в лицо. Она отмахивается, убирая их с глаз, и кажется ещё наивней, моложе и глупее.
И вот, честно говоря, лучшее, что она может сейчас сделатьскрыться за пластиковой дверью подъезда с оранжевой цифрой «два», но хорошие девочки так ведь не умеют.
Правда, спасибо вам, вы меня спасли! Иприкусив губу, в этот раз она точно смущается. Давайте я вас хотя бы чаем напою. Или кофе. С тортом.
Морозова!.. Знала бы ты какой торт у меня в голове после твоей выходки! Настолько сладкий, что приглашение на чай точно лишнее, и разом встрепенувшееся либидо это только подтверждает. А у меня и без связей со студентками проблем выше крыши.
Илья Глебович, вы мне так помогли Если бы вы неЧто именно «не» понятно по, запнувшейся на середине фразы, Морозовой. И дело даже не в споре, простоОна неопределённо взмахивает рукой и просто смотрит.
Огромными зелёными-презелёными глазами. Наивными до зубовного скрежета и это на выпускном-то курсе!
И хуже, в первую очередь для неё, что такие глаза я уже видел. Давно. В первом своём летнем лагере с первой своей любовью. Привет, Маша Левадина, давно не виделись.
И что, вкусный торт? Руки отпускают руль практически без участия мозга.
Долбаный ты интеграл. А ну-ка быстро вспомнил, что ты старпёр, преподаватель и вообще не лучший собеседник для чаепития!
Очень! И счастливая улыбка во все тридцать два. Полный финиш. Сегодняшний, утром покупала.
Ну, раз утром
Удобные у них парковки.
Неплохое, кстати, оправдание, надо запомнить. С другой стороны, помощь была? Была. Экзамен будет? Будет, и я даже не припомню Морозовой этот идиотский финт. Так почему бы и не согреться чаем С тортом. И, чувствуя себя лисом, лезущим в курятник, я поднимаюсь вслед за ней сначала на крыльцо, а потом к лифту.
Морозова, которая, вот совпадение, тоже Маша, успокаивается и расслабляется, оказываясь в родных стенах.
Вот вешалка. Стряхнув с себя пальто и высокие сапоги, показывает она. Ванная налево. Вы чай будете или кофе?
Кофе.
Ванная, как и вся квартира оказывается новой, чистенькой и беленькой. Стандартная такая отделка, которую первые лет пять, а то и десять после заселения мало кто трогает. Поэтому вместо плитки краска, а вместо нормального зеркаламаленькое и круглое на хрупкой ножке. А ещё щётка, полотенце и коврик в весёлых жёлто-красно-зелёных линиях. Мило и по-детски.
По-детски, недоотмноженный ты идиот! Так что самое время свалить отсюда, вспомнив о недавней измене бывшей уже невесты, но ноги сами идут на аромат кофе.
Я здесь, слышится голос из-за двери прямо передо мной, проходите. Родители взяли квартиру в ипотеку, а, когда я поступила в институт, тактично предложили переехать, с улыбкой и не дожидаясь вопросов поясняет Морозова, пока я сажусь за барную стойку. Мама давно мечтала переделать мою комнату под швейную и мечта сбылась.
Хорошие родители.
С преподавателями напряг, это да, а родители хорошиефакт.
Не жалуюсь. На столешнице ловко возникают чашки, сахар, сливки и вазочка из тёмного стёкла с каким-то простым печеньем. Они прочитали миллион книжек о воспитании и считают, что ребёнок лучше знает, что делать.
А ты знаешь?
Маша
Куда меня несёт?! Ну, куда!.. И этот вот насмешливый взгляд смущает, заставляя маскировать неловкость тортом.
Никто не знает.
Чтобы его достать, приходится повернуться к Илье Глебовичу спиной, так гораздо легче изображать невозмутимость. А, вообще, стоило плюнуть на благодарность и сбежать под прикрытие подъезда, но, по заверениям мамы, помощь должна быть оплачена. Хотя бы сладким.
В одних книжках написано одно, в другихдругое, а мои родители прочитали их все, провели сравнительный анализ и пришли к чему-то своему.
Слова толпятся, отпихивая друг друга и стараясь выскочить первыми. И ладно, что он преподаватель, гораздо хуже, что с момента того самого идиотского поцелуя Илья Глебович вдруг стал мужчиной. Не старым, привлекательным и фантастически целующимся.
И я всё ещё понятия не имею, что там получилось в итоге, но сюда меня выпихивали осторожно, но твёрдо. Подозреваю, маму просто устраивали окна на юг и то, что в моей комнате почти постоянное солнце
Морозова, ты нервничаешь?
Серьёзно, он слишком умный! И все мои дёрганья видит лучше меня, а от этого их становится только больше.
Нет, что вы! Неопределённо взмахнув рукой, я красиво сбиваю со столешницы сахарницу. Чтоб тебя!
Мне не везёт оказаться в сладкой ловушке, разлетевшейся по половине кухни-гостиной. Минное полеодин неправильный шаг и сахар окажется даже под моей подушкой, плавали-знаем.
ЯВздохнув, я примеряюсь, чтобы сделать аккуратный шаг. Я сейчас всё уберу.
Морозова, стой на месте, хмыкает Глебов, поднимаясь. Пылесос где?
В кладовке.
Стоп! Это куда он пошёл и что собирается делать?!
Меня наполняет едва ли не священный ужас. И нет, в целом я не против мужчины за уборкой, но не тогда, когда это мой преподаватель! Которому мне ещё два предмета сдавать!
Илья Глебович, слишком громко и с явными нотками паники, но цель достигнутаГлебов притормаживает, я сейчас сама всё уберу, не надо ничего доста
Морозова, экзамен сдать хочешь? невозмутимо поддёрнув рукава тонкого чёрного пуловера, иронично интересуется он, задержавшись в дверях.
Х-хочу.
Это у него кончик татуировки выглядывает? Дурацкое любопытство заставляет отвлечься на тёмный завиток, показавшийся на внутренней стороне предплечья.
Если не сдвинешься с места, считай, что тройка в кармане, вполне себе серьёзно отвечает преподаватель, который с редким равнодушием завалил весь предыдущий выпуск. На пересдаче. Дважды.
Это шантаж! Должно звучать нагло и уверенно, но вместо этого из горла вырывается жалкий писк.
Может быть. Глебов возвращается быстро и с нелёгкой ношей. Ну, это мне нелёгкой, а он, кажется, веса массивного пылесоса даже не замечает. Я, знаешь ли, спец больше по техническим специальностям. Этика и всё причастное, в своё время, прошли как-то мимо.
Но вы же не будете?.. Слова заканчиваются, но рука более чем понятным жестом обводит кухню.
Буду, Морозова, Илья Глебович на мгновение останавливается, глядя мне прямо в глаза, всё буду. И шантаж, и торт
«И тебя», он не добавляет, но в моей голове звучит именно это. Парализуя одним только предположением, что моя выходка с поцелуем может иметь гораздо более печальные последствия, чем несданный экзамен.
И вот я стою, дура дурой, посреди белого песка, и смотрю на трубу пылесоса, двигающуюся туда-сюда, туда-сюда. Этот вид гораздо безопаснее того, где Илья Глебович прибирает рассыпанный сахар. Этим же пылесосом.
Вот и всё, а ты боялась. Глебов ловко, как мужчина, привыкший жить один, сматывает шнур и явно собирается вернуть бытовую технику на место.
Я сама! нервно вырвав пылесос из его рук, я скрываюсь за дверью кладовки.
Исключительно для того, чтобы спрятаться, бросить ни в чём не повинный пылесос и прижать прохладные ладони к горящим щекам. В чём проблема-то?! Почему меня так трясёт? Ну, помог, пусть даже дважды. Это вообще не повод паниковать!
Может, и нет, но объяснить это скачущему пульсу практически нереально.
Вдох-выдох. Вдох-выдох.
Морозова, ты решила там самоубиться? Голос приглушен закрытой дверью, а мне всё равно слышится в нём улыбка. Имей в виду, от темноты не умирают. От тесноты тоже, даже если ты страдаешь клаустрофобией.