Доминик заходил сюда ненадолго, чтобы включить автоответчик. А потом ушёл. Куда? И почему?
Налив кипятка в кружку с растворимым кофе, она взяла её и прошла в гостиную, уставившись на мерцающие огоньки электрокамина.
Паниковать, конечно, не следует. Все это было странно, однако ответ мог быть вполне объяснимым. Может быть, Доминик где-то задержался вчера вечером или отсиживается из-за снегопада в какой-нибудь придорожной гостинице. Может быть, он уже вернулся в Лоуер Оттёрли? Может быть, он
Она вдруг услышала, как в замке повернулся ключ, затем раздался стук закрывающейся двери, и поставила кофе на журнальный столик около камина.
Доминик? В её золотистых глазах появилось выражение облегчения и злости одновременно. Ну, она ему покажет! Из-за того, что он не побеспокоился позвонить кому-либо из них, ей пришлось ехать сюда, разыскивать его, понапрасну тратить время, хотя она могла бы пойти навестить Мартина и, может быть, даже узнать, что этот проклятый Адам Тюдор от него хочет.
Лёгок на помине, он тут же возник перед ней, прошёл в гостиную и остановился в дверях, лицо его пылало от гнева, когда он выпалил:
Где он? На лице его, как будто высеченном из гранита, сверкали изумрудными искрами глаза. Не беспокойся, я сам посмотрю. Адам прошёл в кухню, бросив ей через плечо:
Только молчи. Чтобы я не слышал от тебя ни слова, прорычал он, поворачиваясь к ней лицом, когда она издала возмущённый вопль. Я так на тебя зол, что готов душу из тебя вытрясти. Он секунду помолчал, затем продолжал с возмущением и гневом:
Как ты смела скрыть от меня болезнь отца? Он мог умереть, а я бы об этом ничего не знал? Как ты смела?..
Она была совершенно ошарашена, не в силах произнести ни слова; об этом говорил её взгляд, когда он, осмотрев квартиру, вернулся в гостиную.
Если бы Адам Тюдор действительно любил отца, то его возмущение можно было бы понять. Но она ведь знала, что это совсем не так. Насколько ей было известно, он был врагом своего отца. Записка, сообщающая о приходе, вызвала у Мартина сердечный приступ Но однако, как сказала Ванесса, этот тип вовсе не был расстроен, когда пришёл к нему в больницу
Ситуация была совершенно ненормальная, и, глядя в его гневно сверкающие зеленые глаза, она произнесла первое, что ей пришло в голову:
Что это вы сюда вламываетесь? И откуда у вас ключ?
Он посмотрел на неё, как будто впервые увидел, затем резко спросил:
Где он? Очень похоже на Доминика Книга прятаться под бабскую юбку. Мамочка его к этому приучила, но это ему не поможет. Скажи мне, где он. Ну!
Селина с трудом сглотнула слюну. Это было почище того кошмара, который мерещился ей ночью. Она почувствовала страх. Но если Адам Тюдор считает, что может запугать её, то он жестоко ошибается. Он был большой, он был опасен и угрожал. Однако у неё гораздо больше мужества, чем он, очевидно, предполагал, и хотя в её золотистых глазах сверкала ярость, голос звучал спокойно:
Вы не ответили на мой вопрос. Я спросила
Я знаю, что ты спросила, перебил он её, резко взмахнув рукой. Голос его звучал так же невозмутимо, как и её, злость уже не звучала в нем, но пряталась в сузившихся глазах. И уверен, что ответ тебе не понравится Это моя квартира, как и Лоуер Оттёрли Холл и контрольный пакет компании «Кингз Рэнсом»Он указал ей на телефон, стоящий на угловом столикеесли не веришь мне, можешь позвонить Мартину. Спроси у него. Затем он снова яростно в возмущённо спросил:
Какого черта ты не сказала мне, что он болен?
Это было уже слишком Неужели он говорил ей правду вчера вечером, когда сказал, что Лоуер Холл и все, что там находится, принадлежит ему? То, что она моментально отмела мысль о том, чтобы позвонить Мартину и получить подтверждение его словам, уже было ответом. Она отступила к стулу, стоящему у камина, и села .
Затем подняла глаза, полные недоумения и ужаса, и увидела, что он навис над ней; дублёнка его была расстёгнута, руки упирались в узкие бедра:
Ну? Я бы мог убить тебя за то, что ты морочила мне голову, зная, что мой отец тяжело болен. Он вёл себя так, как будто это действительно его тревожило Она потрясла головой, чтобы привести в порядок мысли, глаза её потемнели от гнева я приобрели янтарный оттенок. Она облизнула губы, чувствуя, что к ней возвращается самообладание, взглянула в его глаза, полные злобы и презрения, и произнесла с омерзительной нежностью:
Вы можете украсть у Мартина его собственность и часть его дела или шантажировать его, чтобы он отдал вам все, что нажил за свою жизнь, но меня вы не залугаете. Я не скажу вам ничего, если сама этого не захочу. Ни сейчас, ни потом. На её обычно матовом лице появились розовые пятна, но она не мигая смотрела в его сверкающие и сузившиеся от гнева глаза, слыша, как он с шумом втянул в себя воздух, и видя, как яростно заходили желваки на его скулах. Ей казалось, что будь он более слабым по природе человеком, то ударил бы её.
Но никакое физическое насилие не могло поразить её сильнее, чем сказанное им ледяным тоном:
Если ты собираешься поговорить о шантаже, то я тебе отвечу: я вполне могу разорить Мартина и посадить за решётку Доминика. И сделаю это, если ты не выйдешь за меня замуж.
"Какая дурь?»тут же подумала она. А потом её охватил страх, так как она поняла, что его слова не были неудачной шуткой.
Он смотрел на неё недобро и жёстко, а искорки изумрудных глаз жгли её холодом неприязни. Она уже оценила силу его обезоруживающего обаяния, которое он, казалось, мог пустить в ход в любой момент, и силу его ума, подобного стальному капкану.
Её вдруг стала бить дрожь.
Она услышала шум его дыхания, увидела его глаза и потом до неё донёсся его голос, подобный тяжёлому бархату, когда он подал ей чашку с кофе.
Выпей. Сразу полегчает. И давай выберемся из этой мрачной дыры. Нам ещё многое нужно выяснить.
Квартира была далеко не мрачной и тем более не дырой. Она даже казалась довольно уютной, когда кто-нибудь приезжал в город и останавливался в ней, и для офиса она была удобной.
Седина продолжала размышлять о преимуществах этой маленькой четырехкомнатной квартиры, потому что не хотела думать о последних словах Адама. Она не хотела ни выяснять с ним отношения, ни пить с ним кофе. Если ей даже удастся, несмотря на спазм в горле, сделать глоток кофе, желудок его не примет.
Она поставила чашку на пол, бессмысленно качая головой. Адам бросил на неё резкий и холодный взгляд, затем встал и притянул к себе. Она понимала, что её кожа не должна гореть от прикосновения к ней этих сильных, красивых рук, не должны эти тёплые волны наполнять желанием её тело. Но медленно, вопреки рассудку, её золотистые с поволокой глаза, обрамлённые длинными ресницами, остановились на его лице, а сердце бешено забилось, когда она увидела, как его чувственные губы тронула лёгкая понимающая улыбка.
Это горячее желание и жажда поцелуев повергли её в ужас и увлекли ввысь от реальности в мир фантазий, иллюзорных ощущений Нет, это невозможно, недостойно её: она выдернула свои ладони из его рук и обхватила себя за плечи. И тогда Адам твёрдо сказал:
Пойдём. Ей нужно было крикнуть ему или по крайней мере потребовать, чтобы он сказал ей, что он задумал. Но в голове у неё была сумятица, вызванная минутным сумасшествием, и сейчас она только безучастно заметила, что он выключил свет, и следовала за ним в его темно-серый «мерседес" последней модели.
Только после того, как ему удалось влиться в поток машин, она смогла выговорить:
Что ты собственно хочешь? и при этом голос её звучал неуверенно и безразлично.
Везу тебя к себе, где мы сможем нормально отдохнуть и поговорить. Её ничуть не удивила та лихость, с которой он нёсся в потоке машин, но он явно чего-то не соображал, если думал, что она сможет отдохнуть в его присутствии. Находясь рядом с ним, она чувствовала себя как кошка на раскалённой крыше. Нам многое ещё надо обсудить, поэтому я, пожалуй, начну. Итак, я спрашиваю опять: «Где скрывается Доминик?"
Понятия не имею.
Ей тоже хотелось бы это знать, поэтому, когда он кинул украдкой взгляд в её сторону, то заметил, как её брови сдвинулись к переносице.
Я готов поверить тебе. Насколько я знаю, тебе не безразлично, чем он занимается сейчас. Но я не могу забыть, как ты пыталась меня обмануть, прекрасно зная, что Марти тяжело болен.
Итак, чем же занимается Доминик? В данный момент это не казалось Селине столь уж важным. Она наконец начала собираться с мыслями и решила: как только они доберутся до его дома или куда-то там ещё, она тут же уйдёт и на такси доберётся до своей машины. Её чековая книжка и кошелёк лежали в сумке, которую она крепко прижимала к коленям, впившись ногтями в её мягкую кожу.
Однако его намёк, что она как-то замешана в то, чем занимается Доминиккак он мерзко у него прозвучал, задел её за живое. Он совсем не знал её, настоящую Селину Росс. Обида выплеснулась в страстных и резких словах: «Я люблю дядю! Когда он узнал, что ты собираешься его навестить, у него случился сердечный приступвот как он обрадовался! Почему же ты удивляешься тому, что я сделала все для того, чтобы ты не досаждал ему?
Она посмотрела на него, и лёгкая улыбка на его непроницаемом лице разозлила её.
Доминик сказал мне, что тыего враг, и он был прав. Абсолютно прав, если то, что ты можешь отнять у Мартина все имущество, правда. И не говори мне, что я могла или не могла сделать, когда речь идёт о моем двоюродном брате, потому что, несмотря на все, ты меня совсем не знаешь.
Как знатьОт звука его голоса у неё пошли по коже мурашки. Откуда же тогда я знаю, какую еду и какую музыку ты любишь? Откуда я узнал про твою собаку? Мартин подарил тебе её щенком на день рождения, когда тебе исполнилось четырнадцать лет. Ты была убита горем, когда собака в прошлом году умерла. Её звали, Сам.
Она и забыла, что он знал много подробностей о её жизни. Во всяком случае, события дня отодвинули эти мысли на задний план. И вот сейчас это все нахлынуло на неё вновь: и чувство оскорбления, и отвратительное ощущение, что по её жизни беспардонно расхаживает незваный гость.
Я скажу тебе сам, раз ты не решаешься спросить, сказал он, прервав её молчаливую оборону. В это время они сворачивали к набережной Темзы. В течение многих лет Мартин рассказывал мне о тебе. Расхваливал тебя. Именно мне. От него я и узнал так много. Он любит тебя как родную дочь.
Селина закрыла глаза из-за внезапно нахлынувших слез. Она всегда знала, что Мартин любил её больше, чем Ванесса, которая была её кровной родственницей. Его любовь и его стремление уверить растерявшуюся сироту, что у нёс есть вторая семья, которая душой болеет за неё и всегда будет её опорой, позволили ей пережить внезапную в невосполнимую утрату одновременно обоих родителей.
Она подумала, что никогда не узнает, откуда у Мартина появилась эта сумасшедшая идея рассказывать о» ней Адамупричём в течение многих лет, как он сказал, а это значит, что отношения отца с сыном не оборвались после его совершеннолетия, как это утверждала Ванесса.
Одно было ужасающе ясным. Адам знал, как любил её Мартин, что он относился к ней как к собственной дочери. Его угроза заставить её силой выйти за него замуж теперь начинала приобретать какой-то извращённый смысл. Этим он отнял бы её у Мартина так же, как отнял дом и дело. Она знала, каким горем было бы для Мартина видеть свою приёмную дочь в браке без любви с его врагом.
Когда Адам повернул свой «мерседес» к берегу реки, отпустила закушенный уголок нижней губы и передумала убегать. Ситуация уже не была такой однозначно черно-белой, как ей казалось чуть раньше. Да и была ли она когда-нибудь такой?
Он остановил машину на мощёной дорожке у кирпичного дома розового цвета, и её невидящие глаза вдруг уткнулись в вазоны с цветущими зимними цикламенами, которые стояли по обеим сторонам резной двери красного дерева.
Его представили ей, как врага Мартина, а эта угроза разорить своего отца и сводного брата диким образом подтверждала это. А его угроза заставить её выйти за него замуж, совершенно очевидно, была грубой формой мести.
Он был наделён завидной внешностью и обаянием, которые невозможно было не заметить. И ума ему, явно, не занимать. Так что же так глубоко ранило его психику? Что же заставило его упрямо следовать зову силы и мести?
Не потому ли, что, по его мнению, когда он был маленьким, отец не признавал его? Не здесь ли был ядовитый корень проблемы? Был только один способ узнать это. И, может быть, когда ей удастся выяснить, что им движет, она сможет что-то изменить?..
Не задумываясь, почему ей не хочется послать его к черту, она молча сидела, ожидая, когда он обойдёт машину и поможет ей выйти. Но она вскочила прежде, чем он до неё дотронулся, зная, что его прикосновения будят в её теле физическое желание, а таинственные флюиды, идущие от него, туманят её разум и волю.
Комната, куда он её провёл, была отделана старым полированным дубом и обставлена чисто по-мужски функциональной мебелью, без излишеств. Он сбросил дублёнку и протянул руку к её кожаному пальто, но она отрицательно покачала головой, глубже засовывая руки в карманы.
Ты ела? Его глаза смотрели на неё с вежливым спокойствием, как будто он знал, что она видела в пальто свою защиту и не желала уступить ему хоть в чем-нибудь. Она снова покачала головой, потом к ней вернулся голос.
Я не голодна.
Тогда кофе. Это не было вопросом. Она внимательно следила, как он вышел из комнаты, не в состоянии оторвать глаз от его элегантной и красивой фигуры. Оставшись одна, она вздохнула и крепко сжала губы. От его облика исходила какая-то языческая колдовская сила. Она действовала без каких-либо усилий с его стороны, но Седина должна бороться с нейсамое главное! Она это может и сделает.
Подойдя к прямоугольному зеркалу в позолоченной старинной раме, она с ужасом заметила, что её широкий рот слегка приоткрыт, а глаза стали тёмными и мечтательными, как никогда раньше. Такой она себя раньше не представляла.
Седина сжала губы и постаралась удерживать их в таком положении, пока пыталась пригладить непослушную копну золотистых волос, но её густая шевелюра, как всегда, упрямо отказывалась подчиняться.
Услышав его приближение, она без суеты, но быстро повернулась, твёрдо решив, что он не должен увидеть её перед зеркалом. Он несомненно решит, что она прихорашивается для него.
Принеся поднос, он поставил его на маленький раскладной столик, и, в то время как он наливал кофе, Седина выпрямилась и равнодушно спросила:
Так что же это все значит, Адам? Ты явно держишь зло на Мартина и всю его семью. Ты говоришь, что можешь их разоритьи я тебе верю. Мне ничего не остаётся делать, пока у меня нет доказательств уличить тебя во лжи. Но я хочу знать, почему?
Она заметила, как напряглись его широкие плечи и все тело замерло на секунду, потом он продолжил своё занятие и сказал с оттенком самоиронии: