Моршнев Александр МихайловичМедвежья падь(По мотивам романов Виленина Андрияшева «Золото Амыла» и «Саянские подснежники»)
От страшного удара по голове Архип взвыл и упал в шурфе на карачки. Сразу он ничего и не понял - оглушила боль. Стоная и матерясь, возился в грязи на дне глубокого колодца, еще не осознав, что случилось страшное. Зажимая окровавленную голову грязными руками, борясь с обморочным головокружением и болью, медленно поднялся, вжимаясь спиной в бугристую, неровную стену шурфа.
В глазах плыло, левая щека, глаз и висок были залиты темным и липким. Немного остоявшись, с трудом поднял гудящую голову вверх, старательно прикрывая здоровый глаз полураскрытой ладонью - сверху сыпалась земля и мелкий камешник.
То, что увидел вверху колодца, не сразу дошло до сознания. Не было бревна-поперечины, которое лежало наверху и к которому была привязана тонкая, длинная веревка с брезентовым ведром.
Теперь все это хозяйство валялось у него в грязном месиве под ногами. Стало понятно, что именно этот пихтовый коротыш, отрубленный им же трое суток назад от сваленной нетолстой пихты рядом со станом, упал сверху и чуть не искалечил его. Но где же Никишка? Сегодня с утра была очередь Архипа бить шурф, и он уже привык, поднимая вверх голову за каждым ведром с породой, видеть вверху бородатую физиономию своего напарника. Сейчас ее там не было.
Не веря своим глазам, Архип закашлялся и попытался крикнуть. Не получилось - поперхнулся. Тогда, отдышавшись, немного погодя, закричал: «Ни-ки-шка!» Вверху было тихо, никто не отозвался. «Может, не услышал?» - ворохнулось в голове, - нужно попробовать еще раз». Крик, громкий и надрывный, ударившись о стены колодца, взвился вверх. И вновь - тишина безответная. Еще и еще пробовал докричаться оказавшийся в западне старатель до связчика, но никто не отзывался.
Задохнувшись от долгого крика, Архип сполз спиной вниз по стенке, оказавшись на корточках. Теперь, когда немного опомнился, взгляд остановился на злосчастном бревне-поперечине, валявшемся на дне под ногами. Упало ли оно само, или его сбросил на него сверху Никишка? И почему сам молчит, не отзывается? Неужели ушел, бросив его погибать в этой земляной ловушке?
От таких мыслей голова, и так гудевшая от удара, готова была лопнуть. Теперь уже тщательнее ощупал пострадавшую часть лица, около уха и висок. Все было покрыто подсыхающей коркой крови, саднило и болело нестерпимо. Понял еще, что левое ухо у основания надорвано. Получалось, весь удар пришелся на левую часть черепа. Хорошо, хоть скользом, но пихтовый торец снес на голове и кожу с волосами, и щека была сорвана до мяса, а ухо онемело. Накатывала тошнота, и Архип с трудом сдерживал ее. Попытался осмыслить положение, в котором оказался. Ничего путного, никакого ответа на ум не приходило. Единственное, что пульсировало в гудевшей голове - как выбраться наверх?
С тоской смотрел на шероховатые отвесные стенки колодца, который они с Никишкой по очереди рыли почти три дня, стараясь добраться до уровня золотоносных песков. И вот уже дошли, и пробы в каждом лотке пошли хорошие, густо пошло золото. Даже круглое гнездышко самородков попало небольших, как бобы, сидевших рядышком, числом аж пять штук. Фарт радовал душу - тем более и кисет с добычей уже приятно тяжелил руку. И вот - такое...
Вспомнилось, как сосед на прииске, когда узнал, кого Архип взял себе в напарники, намекал на слухи о темном прошлом «золотничника»-одиночки. Говорил, что и глаз-то Суходольцев потерял на лихом деле - в поножовщине. Не советовал идти и в Медвежью падь: больно зверья там много, опасно. Но самонадеянный мужик, смеясь, отвечал, что, дескать, медведей бояться - в тайгу не ходить; что он и сам, если надо, любого в бараний рог свернет, да и ружье с собой обязательно прихватит. И вот, получается, досмеялся.
Что ж, хорошо хоть жив остался, а могло быть и хуже. Одно, похоже, точно ясно. Бросил его Никишка, сам ушел, и кисет с золотом, скорее всего, унес. Плакали самородочки. Вспомнив про самородки, Архип засопел, размазывая скупую слезу отчаяния по окровавленному, грязному лицу. И дал себе страшную зарок-клятву: «Если выберусь - убью одноглазого, казню самой лютой казнью, а потом - пусть судят».
Немного успокоенный вызревшим решением, даже немного взбодрившийся, стал внимательно осматривать стенки шурфа, пытаясь прикинуть - как же выбраться? Колодец оказался довольно глубоким, метра четыре- пять, не меньше. Бревно, если его поставить к стене «на попа», метра три будет, но этого мало, а дальше как же? После долгих безуспешных попыток, промучившись до темноты, измазавшись в желтой глинистой грязи, понял: ночевать придется здесь же.
Ночь тянулась долго и мучительно. Ломило ушибленную бревном голову, левую сторону лица залил сплошной отек-синяк. Мучительно хотелось пить - во рту было сухо. Стараясь облегчить мучения, прикладывал голову к сырым, холодным стенам - немного легчало. Сильно донимал озноб - как работал в одной рубахе (жарко даже было) - в ней и ночь перемогал. Казалось, утро никогда не придет, зуб на зуб не попадал. Но, наконец, стал сереть белесым верх шурфа, там наверху, в пихтаче, зазвучали птичьи голоса - стало чуточку легче, вновь появилась надежда.
Еще вчера, мучаясь с бревном, он заметил довольно толстый древесный корень с руку толщиной, который шел поверху стенки глубоко вниз - метра на два, не меньше. Испыток не убыток - да и по-другому никак. Нужно было с поставленного на «попа» коротыша попробовать дотянуться до корня, а там и свобода - вот она.
Пробовать пришлось долго, не раз срывался - падал. Опять болела голова, но он, стиснув зубы, все лез и лез на верх бревна. И вот - чудо: милостив господь, дал надежду-корень в руки, а там и до поверхности недалеко. Долго лежал, на куче вынутого снизу грунта, ничего не соображая, не веря своей удаче. Вылез, все-таки он вылез! А ведь уже погибал было, черные мысли не раз в минуты отчаяния лезли в голову там, внизу.
К шурфу, ставшему ловушкой, Архип теперь и близко даже не мог подойти - становилось страшно. Чудом выскочил у смерти из лап, пропади они пропадом, труд нелегкий старательский да подлость людская. Вспомнив своего связчика, Архип поднялся, шатаясь, поспешил к стану, что был саженях в двадцати вверх по пригорку, заранее думая, что ни золота, ни напарника там уже нет. Подбежав к кострищу, сунулся к лежанке - в головах лежала котомка, в которой был кисет с добычей. К его великому изумлению все было на месте. Ничего не понимая, уже внимательно стал осматриваться - вроде бы все как было: и грубые суконные куртки из обрезанных солдатских шинелей лежат, как они их бросили, и ружье, старенькая берданка-одностволка, на пихте висит, и топор воткнут в коряжину у кострища. «Что за черт, где же Никишка?». Покричав и без успеха слыша только лесное эхо в пади, вновь пошел в ту сторону, куда идти не хотелось - к шурфу.
Не доходя еще до него, вдруг как споткнулся - глаз зацепился за то, чего раньше не заметил - крупный медвежий след вел туда же, к разверстой яме в земле. Пройдя по следу, уже догадываясь, что случилась беда, нашел место, где зверь сгреб несчастного. Мало следов борьбы, только немного крови и - волок-потаск вниз, в чащобу. Там, забросанного дерном, мелким валежником, с неестественно вывернутой головой, больше напоминавшей страшный кровавый ком, нашел Архип Суходольцева.
Потрясенный страшной смертью человека, с которым вчера еще разговаривал, шутил и спал у костра бок о бок, не сразу понял, как ему здорово повезло, что он оказался там, внизу.
Медведь выследил и напал на Никишку прямо около шурфа. Когда потащил, несчастный цеплялся, видимо, за веревку, что была у него в руках - он как раз песок только из ведра высыпал в кучу. Цепляясь за нее, сдернул бревно-поперечину, и оно рухнуло вниз, вырвав веревку из рук. Все это Архип без труда увидел по следам борьбы человека и зверя.
Помолясь, прочитав молитву о невинно убиенном, с тоской попросил у бога прощения за нехорошие мысли о напарнике. Наскоро собравшись, широким шагом поспешил назад - до приисков от Медвежьей пади было полдня пути. Нужно было заявить властям о случившемся и до темноты успеть назад - сесть на «лабаз» у спрятанного людоедом тела, чтобы покарать хищника-убийцу, отомстить за связчика.
Неприметная тропа, по которой Архип возвращался на прииск Чеблаковский, ныряла в глухие распадки. Иногда как выпрыгивала на берег Амыла и шла густыми пихтачами, подступающими к самой воде. Тропой этой хожено-перехожено - ведь он был вольностарателем-бергало. На вольном старании работали единицы - дело это рискованное, все зависит от удачи. Немало старателей погибли в тайге при разных обстоятельствах. Вот и он чудом избежал смерти, а Никишке Суходольцеву не повезло. Хоть и человек был никчемный, а все же человек, Божье создание.