А потом я встретила её.
Это случилось в начале октября. В тот день я велела оседлать себе одну из белых арабских лошадей. Некогда Эдгар обещал подарить мне такую, однако получилось, что я взяла её сама. А почему нет? Вон у саксонки была белая кобылица, так разве я не достойна иметь такую же, пусть мне придётся подарить её себе самой?
И вот я на прекрасной белой лошади выехала в фэны, двигаясь по знакомой тропе вдоль зарослей ивняка, мимо ручья. День был солнечный, ветер играл ветвями ив, раскачивал тростник. Сквозь этот шелест я услышала отдалённые голоса и смех и остановила свою лошадь, выжидая.
Наконец из-за излучины ручья появилась лодка. Её направляла, отталкиваясь шестом, молодая женщина в завязанной на саксонский манер шали. Лодка была простая плоскодонка, и она легко ею правила. А на носу лодки, спиной ко мне, сидел мальчик. И я по знакомому тёмному затылку сразу узнала Адама. Когда же лодка делала небольшой поворот, я заметила, что на коленях он держал маленького ребёнка в венке из осенних цветов.
У меня даже перехватило дыхание. С места не могла тронуться, хотя так давно хотела этой встречи.
Женщина что-то говорила Адаму, он смеялся. Но вот они приблизились достаточно и не могли не заметить меня. Я почувствовала взгляд саксонки, видела, как замер смех на её губах. Оглянулся и Адам.
Презирая себя за малодушие, я тронула шенкелями бока лошади, выезжая вперёд. Эти трое теперь были совсем близко, но, похоже, не желали останавливаться. Саксонка продолжала работать шестом, не глядя в мою сторону. Я машинально направила лошадь вдоль течения ручья, не переставая разглядывать пресловутую Фею Туманов.
Не самое приятное ощущениеубедиться, что твоя соперница не дурнушка. Я перевела взгляд на детей. Вернее на маленькую девочку. Сколько ей? Я прикинула в умевыходило месяцев девять. Совсем червяк. Но в этом червяке я с болью заметила явное сходство с Эдгаром. Эти синие чуть удлинённые глаза, линия рта. Из-под дурацкого венка видны завитки светлых, почти льняных волос. Ребёнок таращился на меня, не прекращая сосать палец. Нет ничего глупее, чем вид ребёнка с пальцем во рту. Я заметила, как Адам, не сводя с меня испуганного взгляда, машинально убрал руку девочки, посильнее прижал её к себе. Похоже, он был очень привязан к сестре. Ох уж эти ублюдки моего мужа!
Адам первый прервал молчание:
Слава Иисусу Христу, миледи.
Во веки веков,заученно ответила я. И обозлилась, что веду себя столь обыденно.Эй ты, девка!окликнула я Гиту.Смотрю, ты слишком горда, чтобы поприветствовать свою госпожу.
Она наконец повернулась ко мне. Глаза у неё были серые, я бы даже сказала бесцветные. Кому такое может понравиться?
Разве нас представляли друг другу, миледи?
В этом нет нужды. Мы обе знаем, кто из нас кто.
Действительно, знаем. И я несколько обескуражена, миледи, что встречаю вас без свиты и сопровождающих, да ещё и в моих владениях.
Чёрт возьми, я действительно находилась на её земле. Но и в Норфолке. А Норфолкмоя земля. И я не преминула указать на это. Добавив, что, если она проявит ко мне непочтение, я велю своим людям прибыть в фэнленд и наказать её.
Лицо Гиты Вейк оставалось спокойным. Не глядя на меня, по-прежнему направляя лодку шестом, она сказала:
Разве я чем оскорбила вашу светлость, если вы сразу заговорили о непочтительности? Или вы хотите грубыми речами вынудить меня ответить вам так, как требуют моё достоинство и положение? В таком случае я постараюсь игнорировать ваше немилостивое обращение.
Я разговариваю с тобой так, как женщина с положением имеет право говорить с потаскухой, родившей в блуде. Ты... Ты и твоё отродье...
В этот миг дитя, напуганное моей резкой речью, сморщилось, побагровело и разразилось отвратительным визгом. Саксонка лишь что-то негромко сказала Адаму, и он стал вертеть девочку в руках, подбрасывать. Сама же она продолжала править лодкой. Я могла оставить их, но её пренебрежение задело меня.
Ты много вообразила о себе, саксонская сучка,я нервничала, дёргала поводья, и смирная белая кобылка подо мной тоже стала волноваться.Ты так ведёшь себя, словно считаешь ниже своего достоинства беседовать с женщиной, у которой хотела украсть мужа.
Гита Вейк неожиданно подвела лодку к берегу и, удерживая её шестом и глядя мне в глаза, заговорила:
Не делает вам чести, леди Бэртрада, обращаться со мной таким образом. Свою чашу унижений и горечи я и так испила сполна. И ваши речи не могут причинить мне большей боли. Лучше мы сейчас расстанемся, и я больше не буду вспоминать о ваших злых словах, а вы не станете думать, что, оскорбив меня, сможете вернуть себе супруга.
Я буквально задохнулась от злости. Дёрнула повод, почти задрав голову лошади. Та взбрыкнула, забила передними копытами, фыркала, тряся головой. Я же онемела от её намёка и никак не могла заговорить. Конечно, в графстве не было тайной, что мы с Эдгаром не ладим. Но нет большего унижения, чем если об этом напоминает соперница.
Она же продолжала:
Вам не стоит думать обо мне, госпожа. Ведь вы его законная жена, вы его семья и судьба. Поэтому любите его, сделайте счастливым, будьте его другом и помощницей. И тогда мир и покой вернутся в ваш союз, вы родите ему сына...
И эта змея ещё смела попрекать меня бесплодием?!
Молчи! Это от тебя-то мне выслушивать советы? От тебя... родившей моему мужу это жалкое существо!
Я ощущала такую боль, глядя на дочь Эдгара! О, как же в единый миг я возненавидела этого ребёнка! Ребёнка, которому Эдгар даровал имя своей матери, признал своим, ни на миг не думая, какое это оскорбление для меня. Этого ребёнка не должно было быть.
И, с силой сжав бока лошади, я послала её вперёд. Она заржала, сделала скачок, как раз когда саксонка оттолкнула лодку от берега. Передние копыта лошади ударили о днище лодки почти возле самого ребёнка.
Треск, крик, всплеск воды, холод воды... Лодка вмиг погрузилась, все попадали в ручей. Но я удержалась в седле. Лошади здесь было по грудь, я же лишь намочила ноги и подол юбок, когда, развернув её, заставила по откосу выбраться на берег. Отсюда, с высоты своего седла, я наблюдала, как остальные барахтаются в воде.
Гита, перво-наперво, выхватила из воды отчаянно верещавшую и захлебывающуюся дочь. Прижала и, подняв повыше, выбралась на берег, одной рукой держа девочку, другой цепляясь за кусты. Ах, какая жалость, что ручей не так и глубок. Я бы сейчас вмиг могла избавиться и от соперницы, и от её отродья, да и от Адама в придачу. Ведь Адам так кричал и барахтался в воде, что, будь там хоть немного глубже, он наверняка бы захлебнулся. А так он всё же сумел ухватиться за протянутую Гитой руку, и она стала вытягивать его, другой рукой прижимая к себе дочь.
При этом она что-то говорила спокойным ровным тоном. Адам перестал биться, залез на откос, даже принял из рук Гиты сестру. Гита повернулась ко мне. Фурия, настоящая фурия! Её шаль сползла, влажные пряди прилипли к лицу, а глаза... Клянусь верой, они уже не казались мне бесцветнымиони словно алели, такой в них светился вызов.
Но мне ли бояться её? Облепленную платьем, обременённую детьми. Попросту драная мокрая кошка. Видел бы сейчас Эдгар свою распрекрасную Фею Туманов.
Я громко засмеялась. Но следующее произошло в мгновение ока. Гита, оставив обоих детей на склоне, молниеносно выхватила из воды длинный шест, замахнулась... Меня оглушила резкая боль от удара по лицу, я охнула, стала опрокидываться, упала. Моя лошадь кинулась прочь, а я лежала плашмя, растерянная, ощущая во рту привкус крови. И вдруг опять тупая боль и даже нехватка воздуха, когда саксонка, навалившись сверху, прижимая шест поперёк моего горла, надавила им так, что я почти не могла вздохнуть. Видела над собой её искажённое яростью лицо. И задыхалась, задыхалась... Сейчас в моём горле что-то хрустнет, сейчас я умру...
Я наконец смогла вздохнуть. Похоже, эта безумная всё же опомнилась, ослабила давление.
Слушай ты, нормандская змея,услышала я над собой её почти спокойный голос.Если ты ещё хоть раз попытаешься причинить зло моему ребёнку... Если ты хоть приблизишься к ней... Клянусь кровоточащими ранами Христа, я уничтожу тебя. Я сделаю так, что тебя затащат в болота, и никто не узнает, в какой трясине покоится тело ублюдочной дочери короля.