На карте стояла его честь, как предводителя Крестового воинства - рыцари и пехота не могут кормиться воздухом, вдобавок Ричард обещал платить каждому конному шевалье по тридцать безантов, на которые рыцарь должен содержать свое копье.
Возмущенный Танкред запер ворота Мессины после того, как один из англичан затеял драку с торговцами хлебом, а Ричард, только и ждавший появления casus belli, не потерпел нападения на своего подданного: тем же вечером он начал обстреливать коронный замок Мессины с моря, из уставленных на кораблях баллист, и попытался взять город с наскоку. Сицилийцы отбились, после чего Львиное Сердце начал правильную осаду - следовало подготовить штурмовые лестницы, сделать подкопы и вообще запугать Танкреда мощью английской армии. Но сицилиец не относился к числу боязливых людей и к тому же надеялся на помощь со стороны Филиппа-Августа. Король Франции помалкивал, соблюдая нейтралитет.
Филипп не вступал в баталию по двум причинам. Во-первых, если Ричард добьется своего, французская казна по договору получит половину добычи любые захваченные со времени отплытия крестоносного флота из Марселя ценности подлежат дележу. Во-вторых, Капетинг, являвшийся умным политиком, понимал, что не следует ссориться ни с Англией, ни с Сицилией. Деньги так или иначе окажутся в его сундуках.
Стояние под стенами Мессины, когда англичане изредка предпринимали вылазки, а французы высокомерно посматривали на глупый спор о наследстве, продолжалось неделю и конца-края ему не предвиделось. Столица Сицилии хорошо укреплена, подданные Ричарда разозлились и предвкушали грабеж в случае взятия города, Крестовый поход приостановился, а Львиное Сердце благодаря собственной твердолобости вознамерился оставаться на острове хоть до дня Страшного Суда. Тем более, что кредиторы - ломбардские банкиры и рыцари Ордена Храма - ненавязчиво напоминали ему, что подходит срок выплат по векселям.
Все разумные люди - королева-мать Элеонора, Танкред, престарелый Римский Папа и Филипп-Август - понимали: ситуацию нужно взять в свои руки и любым способом добиться завершения конфликта.
Главным препятствием, как во всех подобных случаях, являлись смертные грехи, обуявшие английского короля: стяжательство, гордыня и тщеславие.
* * * * *
- Ваше высочество, где горячая вода?
- Я вам служанка, сударь? Ох, простите... Я уже послала монахинь на кухню.
- Да держите же! Пережмите ему руку! Еще повыше! Дьявольщина...
- Не богохульствуйте, вы в монастыре. Может быть, пригласить капеллана для исповеди?
- С ума сошли? Какой капеллан? Жмите, черт бы вас побрал!
- Утихомирьтесь, мессир. Я видела самые разные раны и привыкла к виду крови.
- Я просто счастлив... Да уберите вы своего кота!
- Гуэрида, брысь! Брысь, кому говорю!
- Кинжал! Не этот, потоньше. Посмотрите в моем мешке, там должна быть деревянная фляга с залитой воском крышкой.
- Нашла. Открыть?
- Дайте сюда.
Внезапно подал голос объект хлопот Гунтера и принцессы Беренгарии Наваррской:
- Ты только спирт на рану не лей!
- Заткнись!
- Дай хлебнуть.
- Беренгария! Плесните в бокал красного вина и наполовину разбавьте этой жидкостью. А ты помалкивай!
- Какая гадость... - принцесса наконец отодрала пробку, раскрошив воск, и понюхав, закатила глаза. - Пахнет, будто очень крепкое вино.
- Это и есть вино, только сгущенное. Давайте бокал. А ты пей.
- Наркоз, бля...
- Если не нравится - получишь обухом топора по черепу. Вот тогда будет наркоз. Все, лежи и терпи.
Ворвались две монашенки - келарь обители святой Цецилии Мария Медиоланская и сестра Клара Болонская, недавняя послушница, лишь месяц назад принявшая постриг. У каждой в руках по кувшину с исходящей паром горячей водой.
- Мы будем молиться за благополучный исход, - быстро сказала сестра Мария, передав сосуд Беренгарии и извлекая из рукава сверток ткани. - Вот чистое сукно...
- Какое сукно? - рявкнул Гунтер.