Руби, Руби-Стоун ждал меня, и камень огненного цвета сиял на его челе, восхитительный, ярко пылающий в солнечном свете, мягкий и нежный в сумерках... Твое ожидание, Руби-Стоун, почти подошло к концу. Еще совсем немного, и мы вернемся к тебе. Наш поединок любви завершен... Я уже вижу наше Жилище, наш Дом, ясно вижу его, ведь там мы оставили тебя... И скоро твой огненный камень засверкает рядом с нами. И мы отложим для тебя яички. Мы будем кормить тебя. Скоро, уже скоро... Кажется, опять там мелькнула эта тень, но мне не разглядеть... Впрочем, это тебя не касается. Я спрячу свой позор в себе - если это действительно такой уж позор - и никогда не расскажу о нем никому... Наша возлюбленная Квиб все еще поет там, на дереве, и во мне. Поет о мире; о мире, о нашем брачном слове, данном друг другу, об извечном возвращении Яйца. Что же еще может иметь значение, мой Дорогой? Разве что-то другое может сдержать полет или украсить чело одиночества, кроме сияющего рубина, символа нашей любви, Руби-Стоун?
Спи, усни, поет Квиб. Подожди еще немного, поет Квиб. Скоро, скоро, поет Квиб. И мы сыграем свои роли на всеобщем празднестве жизни, Любовь моя.