Мелисса П.Сто прикосновений(Дневник Мелиссы).
Anne
6 июля 2000 г. 15:25
Дневник, я пишу тебя.
В комнате почти темно. Стены увешаны эстампами Климта и плакатами Марлен Дитрих: она смотрит на меня надменно и томно, пока я царапаю свои каракули. Лучи солнца пробиваются сквозь жалюзи и отражаются на белом листе.
Стоит жара, знойная, сухая.
Из соседней комнаты доносятся звук телевизора и голос моей сестры, напевающей мотив из какого-то мультика; на улице кричит легкомысленный сверчок. В доме спокойно и тихо.
Кажется, что все упрятано под тончайшим стеклянным колпаком, и жара затрудняет движения; но во мне нет покоя. Как если бы мышь грызла мою душу так незаметно, что казалось бы почти нежным. Мне и не плохо, и не хорошо, беспокоит то, что мне «никак».
Но достаточно поднять глаза и встретить свой взгляд, отраженный в зеркале, чтобы покой и тихое счастье снова завладели мной.
Я любуюсь собой перед зеркалом, я испытываю восторг от форм, которые постепенно становятся более определенными и уверенными, от грудей, уже заметных под футболкой: они нежно вздрагивают при каждом шаге Когда я была еще маленькой, моя мать ходила по дому совсем голой, и я привыкла видеть женское тело. Поэтому для меня не являются тайной формы взрослой женщины; но, как запущенный лес, волоски, скрывающие Сокровенное место, притягивают взгляд.
Отражаясь в зеркале во весь рост, я медленно трогаю там пальцем и, глядя себе в глаза, испытываю к себе чувство любви и восхищения.
Удовольствие смотреть на себя настолько велико и настолько сильно, что сразу превращается в физическое наслаждение, начинаясь щекотанием, заканчивается жаром и мурашками, которые длятся лишь несколько мгновений. После этого наступает смущение.
В отличие от Алессандры я никогда не даю воли фантазиям. Недавно она мне сказала, что она тоже себя трогает, и сказала, что в такие моменты ей нравится думать, что ею обладает мужчина, трахает ее с силой и жестокостью, почти причиняя ей боль. Я удивилась, потому что для возбуждения мне достаточно просто смотреть на себя. Она спросила, трогаю ли я себя тоже, и я ей ответила, что нет. Я абсолютно не хочу разрушать этот мир, который я сама себе построила, это мой мир, чьими обитателями являются лишь мое тело и зеркало, и ответить «да» на ее вопросэто было бы предательством по отношению к нам.
Единственное, что меня заставляет хорошо себя чувствовать, это тот образ, который я вижу и люблю, все остальноененастоящее. Ненастоящими являются все мои дружбы, зародившиеся случайно и ставшие посредственными и незначительными Ненастоящими являются поцелуи, которые я робко подарила нескольким мальчикам из моей школы; как только мои губы касались их губ, я чувствовала какое-то отторжение; и я бы убежала куда-нибудь подальше в тот же миг, когда их язык неумело втискивался в мой рот. Это всефальшь, это так мало похоже на состояние, в котором я сейчас нахожусь.
Я хотела бы, чтобы все картинки оторвались от стен моей комнаты, чтобы через окно ворвался морозный леденящий холод, а вой собак заменил бы пение сверчков.
Я хочу любви, дневник. Я хочу, чтобы мое сердце растаяло, и я хочу видеть, как сталактиты моего льда ломаются и тонут в реке страсти и красоты.
8 июля 2000 г. 8:30 вечера
На улице галдеж. Смех наполняет этот удушающий летний воздух.
Я представляю себе глаза моих ровесников, когда они выходят из дому: горящие, живые, полные нетерпения поразвлечься вечером. Они проведут ночь на пляже и будут петь под гитару, и кто-то удалится туда, где темнота скрывает все, и будут нашептывать друг другу неопределенные по смыслу слова. Кто-то другой на следующий день поплывет в море, уже потеплевшее от утреннего солнца, таинственное и хранящее незнакомую морскую жизнь. Они будут жить и знать, как управлять своей жизнью. О'кей, я согласна, я тоже дышу, в биологическом смысле со мной все в порядке По мне страшно. Мне страшно выходить из дому и встречать незнакомые взгляды. Я знаю, что я живу в вечном конфликте с собой, в какие-то дни мне приятно находиться среди людей, и я чувствую в этом настоятельную потребность. А в иные дни единственное, что мне нужно, так это остаться в полном одиночестве. Тогда я лениво сгоняю моего кота с постели, ложусь на спину и думаю.
Иногда ставлю какой-нибудь CD, почти всегда классическую музыку. И мне хорошо в тайном сговоре с музыкой, и мне ничего не надо. Но эти шумы на улице меня терзают, я знаю, что этой ночью кто-то будет жить интенсивнее, чем я. А я останусь внутри этой комнаты слушать звуки жизни, я буду их слушать, пока сон не обнимет меня.
10 июля 2000 г. 10:30
Знаешь, дневник, что я думаю? Я думаю, что это была отвратительнейшая идеяначать вести дневник Я знаю, какая я, я себя знаю. Через несколько дней я где-нибудь потеряю ключ или, может быть, по своей воле я прекращу писать, потому что отношусь очень ревниво к своим мыслям. Или, может быть, даже наверняка, эта бестактная особамоя матьбудет рыться в моих бумагах, найдет тебя, и тогда я почувствую себя глупой и перестану рассказывать.
Я не знаю, идет ли мне на пользу изливать свою душу, но, по крайней мере, меня это отвлекает.
13 июля, утро
Дневник, я довольна!
Я вчера была на вечеринке с Алессандройвысокая и тонкая, на каблуках, она красива, как всегда, и, как всегда, немного грубовата в выражениях. Но внимательная и нежная. Сначала я не хотела идти, потому что на вечеринках мне скучно, и еще потому, что вчера жара была такая удушливая, что я ничего не могла делать.
Но она меня уговорила пойти с ней, и я согласилась.
На мотороллере мы доехали с песнями до самой окраины городка, откуда виднелись холмы, превращенные зноем из зеленых и пышных в сухие и невзрачные. Все жители Николози собрались на большой праздник, устроенный на площади, и там, прямо на теплом асфальте, стояли лотки, с которых продавали конфеты и засушенные фрукты. Небольшой особняк находился в конце какой-то темной улочки; как только мы добрались до его решетки, Алессандра замахала руками и прокричала: «Даниэле! Даниэле!»
Он вышел не спеша и поздоровался. Он показался вроде красивым, но в темноте трудно было его разглядеть. Алессандра нас представила друг другу, и он мне слабо пожал руку. Он очень тихо пробормотал свое имя, и я слегка улыбнулась при мысли, что он застенчив; в какой-то миг я заметила, как блеснули в темноте его зубы, поразительной белизны и блеска. Тогда я, сжимая сильнее его руку, произнесла, кажется, слишком громко: «Мелисса»; и, возможно, он не отметил блеска моих зубов, не таких белых, как у него, но, возможно, увидел, как мои глаза зажглись и засверкали.
Уже в доме, при освещении, я поняла, что он действительно красив; я шла позади него и видела, как при каждом шаге двигались его мускулы. Я ощутила себя мелкой при моем росте метр шестьдесят и к тому жедурнушкой рядом с ним.
Когда же мы уселись в кресла гостиной, он оказался напротив меня и, потягивая пиво, смотрел прямо мне в глаза. Я тогда застеснялась своих прыщиков на лбу и своей слишком белой кожи по сравнению с его кожей. Его нос, прямой и пропорциональный, казался точно таким, как у греческих статуй, а выпуклые вены на его руках придавали ему вид физически сильного человека; его большие темно-синие глаза смотрели на меня высокомерно и насмешливо. Он задал несколько вопросов, при этом выказывая свое безразличие ко мне, но это меня вовсе не обескуражило, мне даже это понравилось.
Он не любит танцевать, и я тоже. Таким образом, мы остались одни, а все остальные в это время бесились, пили, шутили и танцевали.
Внезапно наступила тишина, и мне захотелось от нее избавиться.
Красивый дом, да? сказала я, стараясь держаться увереннее.
Он только пожал плечами, и я, чтобы не быть назойливой, замолчала.
Потом начались личные вопросы; когда все увлеклись танцами, он подсел ко мне и стал смотреть на меня, улыбаясь. Я была удивлена, заворожена и ожидала от него любого смелого движения, мы были одни, в темноте Вдруг его вопрос: «Ты девственница?»
Я покраснела, почувствовала комок в горле, и множество шпилек стали покалывать мою голову.
Я тихо ответила: «Да»и сразу отвела взгляд, чтобы скрыть свое смущение. Он прикусил губу, подавив смех, так ничего и не говоря. А в душе я выругала себя: «Сейчас ты для него ничтожество! Идиотка!»но, в сущности, что я могла сказать, ведь это была правда, ядевственница. Меня никто никогда не трогал, за исключением меня самой, и это меня радует. Но любопытство во мне существует, и оно огромно.