Женя Журавина
Жизнь началась
В конце августа 1940 года рано утром из Владивостока вышел большой грузопассажирский пароход. Солнце только что вышло из-за сопок и щедро рассыпало свои лучи, отражаясь в окнах многоярусного города. Когда же пароход повернул в пролив Босфор Восточный, они брызнули в глаза пассажирам, усеявшим палубы; все встрепенулось и повеселело.
С неба и от воды, споривших своей синевою, струился бодрящий холодок; начинался широкий солнечный день, какими так богаты конец лета и осень в Приморье. На небе с утра до вечерани облачка, ни пушинки; над землейни ветерка, ни шороха.
На нивах дозревали хлеба; на лугах сединой паутины покрывалась отава; буйной зеленью дышали леса; только кое-где можно было разглядеть пожелтевшую ветку, но она, как случайный поседевший волос, терялась в густой листве приморской тайги с ее дубами и кленами, ясенем, грецким орехом, пышной аралией, бархатным деревом... А высоко в горах, на каменных осыпях и перевалах, начиналась осень. Там уже пылали осенним пожаром рощицы лиственниц, каменноберезников, мягкие метелки держикорня. Оттуда, с гор, осень спускается в долины, из долин выходит на поля, располагается вокруг городов и поселков.
Среди пассажиров была группа молодежи, вчерашних студентов, учителей, ехавших к месту работы.
Жители центральных районов страны, никогда не видевшие моря, они вдруг очутились на краю своей необъятной родины и жадно вглядывались в морскую ширь, очертания берегов, тонкие линии Сихотэ-Алиня.
Мир был воистину прекрасен, и, пожалуй, не было на палубе человека, которому бы не хотелось подняться повыше и заглянуть: а что же там, за горизонтом?
Ну вот просто не верится, что я здесь, еду по морю, а рядом Япония,сказала девушка, казалось подросток, меньше всего походившая на представителя своей профессии,тоненькая, с копной черных подстриженных волос, девчонка-непоседа с большими, открытыми и как бы спрашивающими глазами.
Она уже успела побывать на капитанском мостике, узнала, что у капитана трое детей, старшую зовут Галей; познакомилась с детьми офицера, ехавшего на север,мальчиком и девочкой шести и восьми лет,и те гонялись за ней по палубе и не хотели идти к родителям.
Просто не верится,продолжала она.Вчера «садок вишневый коло хаты», а сегодня море.
Она качнулась слева направо, точно ожидала, что и пароход качнется, как лодка, и все почувствуют под собою морскую пучину.
Девушкатоварищи звали ее Женейнравилась всем, как нравится веселый счастливый ребенок. Женя была вся на виду, и все знали, кто ей больше всех нравится. Это был Сергей Колесов, юноша лет двадцати трех, ехавший, как и она, к месту работы.
Вот, друзья, и приехали,говорил он, обнимая стоявших рядом географа, своего ровесника, на вид грубоватого парня, и белокурую девушку, подругу Жени.Десять тысяч отмахали и нигде не отдыхали...
Девушка сбросила его руку со своих плеч, да и географ почувствовал какую-то неловкость, точно в глаз попала соринка.
Ну и силищанаша земля,продолжал Колесов, ни к кому не обращаясь.Я бы не прожил и недели в какой-нибудь Бельгии. Только в нашей стране может родиться подлинно великое!..
Сережка, опять лекциявмешалась Женя.А меня папа учил: «Доказывай, дочка, делами. Словашелуха, а делазерна!» Вот он какой у меня!.. Ребята, давайте лучше споем...
Но запеть молодежи не пришлось: откуда-то, точно со дна моря, вынырнул гармонист, взял два-три аккорда, и перед ним расступились.
Удивительный народ гармонисты: они всегда оказываются там, где необходимы. Женя в один миг организовала круг и потащила Колесова на середину.
Нашего, украинского!
Колесов оказался плохим танцором, и Женя, вытолкнув его из крута, стала танцевать одна, дразня окружающих.
А ну, принимай, дочка!сказал пожилой мужчина, поплевал на ладони, хлопнул по голенищам и пошел вприсядку, а вокруг юлой кружилась Женя с платочком в правой руке, подбоченясь.
Танцующих обступили; на смену пожилому выступил красноармеец.
Ну девчонка!сказал старый рыбак Матвей Сурнин.Бес в ней сидитне иначе. И чему такая научит? Бывало, идет учительчеловек степенный, взгляд суровый. Посмотритрублем подарит.
Веселостьделу не помеха, а бываети подмога,отозвался собеседник.Учитель, я так понимаю, должен идти с лицом открытым... Хмурость нам не ко двору. Конечно, характер должен иметь. Без характеракакой он воспитатель.
Про что ж и говорю! Первое делоосновательность в человеке. Ребенокон как горох на гряде: что подвернулось, за то и цепляется. Ему нужна опора. А какая опора в такой пигалице. Ногами выписывает, а что у ней в голове?
* * *
На морене как на сушескука длиннее, а радость короче. Здесь не бегут на встречу ни с рощами пригорки, ни с речками поселкихолодная синь да темная глубь. А волны идут и идутне переждать, не сосчитать. Кого оставили, кого догоняютподи спроси! Не скажут, не ответят. И молодежь быстро угомонилась, сгрудилась на корме в плотный кружок; кто присел, кто прислонился к соседу.
Начиналась новая самостоятельная жизнь, пути расходились; а куда приведут и что ожидает там, в конце пути? Годы учения, забот и опеки родителей, контроля педагоговвсе это позади; теперь будут сами определять свои поступки и сами за них отвечать. Единственным учителем становится жизнь, собственный опыт, а это наставник строгий, переэкзаменовок не дает и на второй год не оставляет.
Было их в группе пять человек, и все разные: три девушки, окончившие педучилище, дети рабочих, все из одного поселка Смоленской области; а юноши Колесов и Гребнев из Смоленска, окончили Московский пединститут, дети педагогов, Гребневсын учительницы начальных классов, Колесовсын директора школы.
Девушки не походили друг на друга, а скорее дополняли одна другую. Женя была порохом, душой всякого начинания; Соня Свиридоватруженицей, прозаиком и практиком,она без всякой просьбы подруг выполняла за них всю работу, когда они жили в общежитии: мыла полы, посуду, стирала белье; Катя Крупенина, мечтательница и ленивица, казалась беспомощным существом, которая без своих подружек не могла ни на что решиться. В то же время в ней было что-то обезоруживающее: удивительная мягкость, застенчивость и задушевность. Это был ребенок, которого никто не мог обидеть; наоборот, всякому хотелось сделать для нее что-нибудь приятное.
Женя первая нарушила молчание:
Ребята, а в поезде интересней, правда? Море устроено не так. Я бы вот тут справа поставила островок с домиком, а слевапусть бы тянулся берег, но только ближе, и все бы дома, дома, окнами на восток, и все бы люди, люди, лодки, пароходы, трамваи...
Согласны, Женечка! Переделывай!отозвался Колесов.Какая-то синица, как утверждает Крылов, хотела море сжечь, а переделатьпара пустяков.
Ох ты!.. Я синица, а какая птица ты? Я на деле докажу, что я ничего не боюсь, а ты боишься. Ты хотел остаться в городе, а мнекуда угодно.
В городе легче заниматься наукой: библиотеки, институты, клубы, театр. Это много значит!
Когда я получил назначение в Приморье,сказал Гребнев,побежал в библиотеку. Там мне предложили томик Арсеньева. Вот кто любил этот край! Без любви так не напишешь. В каникулы пойду по его следам. На целое лето. Здесь еще можно сделать множество открытий.
Теперь вы не узнаете тех месткрай изменил свое лицо,заметил я. (Я ехал проверять школы Ольгинского района).
Товарищ инспектор, а вы давно живете в этом крае?спросила Женя.
Да уже лет двадцать.
Ого! А мне-то всего восемнадцать!сказала она с притворной грустью.И вы ни разу отсюда не убегали?
Я этот край ни на какой другой не променяю.
А что у вас хорошего? Цветов нет, птицы не поют, леса угрюмые, реки сердитые, а люди, как сычи: отвечают тебе, точно через забор,канючила Женя.Посмотрели бы вы у нас! У нас все ласковое: и лес, и река, и поле, и... моя мама...
Патриот Приморья, я хотел рассказать, как много здесь и цветов, и птиц, как стремительны реки, буйны и веселы леса, как много душевных людей, но меня перебил Гребнев.
Главноеэто климат!
Помешался на климате!сказал Колесов.