Вождь племени поглядывал на незваного гостя с уважением — только очень солидный и состоятельный человек мог быть таким толстым и таким белым. К тому же, гость дал ему большую сигару с золотой нашлепочкой. Вождь не стал ее раскуривать, спрятал до лучших времен, когда можно будет покрасоваться с ней под сенью пальмовой хижины, открытой лишь для него, среди своих тучных и красивых жен.
— Моя твоя не понимай! — сказал он четко и вытаращил глаза. — Лес балшая!
Грумс вытер испарину на лбу мятым клетчатым платком, придвинулся ближе к вождю — там было прохладнее, туда долетали струи воздуха из-под опахал прислуги. На этот раз следователь сидел без пиджака, в одной коротенькой и пестренькой рубашечке, в длинных, до колен, шортах и в белой панаме. Но все равно ему было чертовски жарко!
Он вытащил из саквояжа бутылочку прохладительного, выпил ее прямо из горлышка. Вождю не предложил. Тот сидел совершенно сухой, даже поеживался, будто его знобило. Огромные белки глаз вождя были болезненно желты, нос изрезан ритуальными бороздками. Вождь мог сидеть так часами.
Но Грумсу не хотелось высиживать столь долго на этой адской сковородке.
— Лес балшая, — повторил вождь туманно, — дерево много, кукаче, — он ткнул себя пальцем в жирную голую грудь, — сапсэм мала!
Грумс вытащил из саквояжа бутыль джина. Поставил перед вождем. Глаза у того загорелись. Хватило еле уловимого движения головы, чтобы парнишка из прислуги подхватил бутыль, пропал с ней на миг, а потом появился с маленьким стаканчиком в руке, согнулся в поклоне. На этот раз вождь выпил, не предложив гостю. Выпил, крякнул совсем простецки. Но тут же напыжился, раздулся и важно провозгласил:
— Мы это называем бнхгуро-нгхоро! Акцент и коверканье слов куда-то запропастились. Но толку от этого не прибавилось. Не так-то просто бы ло договориться с туземцами, а тем более выведать у них чего-нибудь хоть на грош.
— Переведите, уважаемый! — попросил Грумс занудным голосом. — И перестаньте паясничать, я ведь знаю, что вы учились в Оксфорде и Москве!
Вождь снова глотнул, снова крякнул. Теперь и с него полил пот.
— О-о, это непросто перевести, комиссар! — произнес он с придыханием и грассированием, так, словно он провел немалое время и в Сорбонне. — Это вам не латынь. Бнхгуро-нгхоро! — он задрал к небесам толстый палец. — В народе говорят так — это большой и сильный руконогий дьявол, который свалился с Луны, чтобы покарать всех, кто еще остался обитать в лесу!
— И все это укладывается в два слова? — с недоверием спросил Грумс.
— Нет, комиссар, — ответил вождь напыщенно, — это все укладывается лишь в первое слово! Второе же означает — вездесущее лесное существо, от которого нет спасения, которое питается жуками и гусеницами, спит на деревьях, но в назначенный час сожрет всех без остатку, чтобы набрать силы и запрыгнуть обратно на Луну! Таков смысл второго слова.
Грумсу вдруг стало смертельно скучно в этой глуши, рядом с этим толстяком в венке. Ему захотелось сейчас же улететь отсюда. И все же он показал вождю маленький черный шарик, тот самый.
— Моя не понимай! — нагло ответил вождь и уставился на саквояж.
Пришлось вынуть еще бутылку.
— Моя очень плоха понимай твоя! — Вождь пучил желтушные глазища, надувал губы и ждал. Грумс достал еще бутылку.
— О-о, моя почти нашла общий язык с твоя! Почти-почти! — проканючил вождь.
Грумс встал, двинул ногой саквояж в сторону бутылок и уже собирался нагнуться, чтобы уложить их на прежние места. Но вождь ухватил его сальной ладошкой за щиколотку, остановил.
— Ну это просто неинтеллигентно, комиссар, — сказал с московским акцентом. — Мы же культурные люди!
Грумс передумал. Он вытащил последнюю бутылку из саквояжа и придвинул ее к первым двум, стоящим перед вождем.
— Ну?! — рявкнул он совсем неинтеллигентно.
Вождь хлопнул в ладоши.