«Я могу засвидетельствовать это рабочими записями! — объявил Томсон. — Ровно сто девятнадцать дней назад в лабораторный журнал были внесены отправные данные эксперимента — ваш рост, вес, объем туловища, обычная одежда, даже то…» Конец фразы потонул в общем хохоте.
Рой возвратился, когда Генрих и Арман перешли от давних воспоминаний к впечатлениям совместной работы с Томсоном, проводившейся в течение последних двух месяцев. Генрих с испугом посмотрел на брата: Рой ушел расстроенным, вернулся подавленным. Он умел сдерживать свои настроения. Очевидно, Боячек сообщил нечто такое, что Рой не мог совладать с собой.
— Ужас! — сказал он, тяжело опускаясь на диван. — Всего можно было ожидать, только не того, что произошло!
— Новые данные об аварии? — спросил Арман.
Рой покачал головой.
— Новые данные, да. Но только не об аварии, потому что аварии не было. Было преступление.
— Преступление? — Генрих вскочил. — Ты хочешь сказать, что Иван стал жертвой злого умысла?
— Его убили!
— Убийство? — недоверчиво переспросил Арман. — В наше время? На Земле? И кого? Знаменитого ученого!
— И тем не менее, совершилось убийство!
— Но кто же убийца, Рой?
— Его ассистент Роберт Арутюнян.
Генрих изумленно вскрикнул:
— Рорик? Этот тихоня? Это живое собрание всех школьных добродетелей? Этот сосуд вежливых фраз и приторной обходительности? Невероятно, Рой, невероятно!
Рой сердито возразил:
— Я передаю то, о чем узнал у Боячека. Рорик пришел в себя и признался в убийстве Томсона.
— Но мотивы, Рой? Не мог же он ни с чего…
— Похоже, что Томсон отбил у своего ассистента его невесту Агнессу Антонелли. В час аварии Томсон направлялся на свидание к Агнессе, а Рорик улучил момент, чтобы беспощадно расправиться…
— Позволь, Рой, — сказал Арман. — Томсон ведь погиб в испытательной камере, а не у Агнессы. Что она по этому поводу говорит?
— Она, как и Рорик, в больнице. У нее тяжелейшее нервное потрясение.
Арман развел руками.
— Я плохо понимаю твое объяснение, Рой.
— Я и сам мало что понимаю, — признался Рой. — Рорик, придя в себя, пробормотал то, о чем я вам сказал, и снова потерял сознание. Я слушал его показание, записанное на ленту. Он путался, не договаривал фраз.
Генрих гневно ходил по комнате.
— Вот уж кого я не любил! Я раньше стеснялся своей недоброжелательности к Арутюняну, старался ее не показывать. А это было не пристрастие, а прозрение! — Он с мстительным выражением лица остановился перед Роем. — Ты знаешь, я не злой человек. Если меня вызовут в качестве свидетеля, знавшего Томсона, я расскажу обо всем, что чувствовал, когда встречался с Арутюняном.
— Ты сам будешь вызывать кого захочешь. Боячек пригласил меня, чтобы поручить нам расследование технических обстоятельств катастрофы. — Он сердито добавил, заметив протестующий жест Генриха: — Я не мог отказаться. Томсон был нашим руководителем, твоим другом. Мы не имеем морального права стоять в стороне. Но если ты все-таки не пожелаешь участвовать в расследовании, объясни мотивы самому Боячеку. Я посредником между вами быть не хочу, тем более что его любимец ты, а не я.
— Я буду участвовать в расследовании, — хмуро ответил Генрих. — Я только поставлю единственное условие: чтобы ты не говорил мне своих привычных фраз о беспристрастности и объективности! Я пристрастен и субъективен, знай это заранее. Вины обелять не буду, смягчающие обстоятельства выискивать не стану. И сделаю все, чтобы виновник преступления получил максимальное наказание!
— Ты будешь не один, мы с Арманом тоже имеем право голоса. — Рой обратился к задумавшемуся Арману: — Я, впрочем, не спросил, согласен ли ты участвовать…
— И спрашивать не надо! — Арман грустно улыбнулся.