Неужели Кони бросит их здесь?
Она прислонила зеркало обратно к стене и тихо провела пальцем по поверхности диковинной светло‑сиреневой раковины; раздался певучий звук, и внутри родилось эхо – раковина запела. Тише… тише… едва слышно… все. Нежный, тоскливый звук – на Земле такого не бывает.
Она опустила руку. Почему такой непреодолимой притягательностью обладают именно звуки? Но снова тронуть эту розовато‑лиловую завитушку, рождающую нездешнюю песню, нельзя, это – чужое. Это было только для тех двоих.
Она вышла из домика на улицу, уже совершенно очистившуюся от накипи тумана. Теперь можно было и поторопиться. Последний десяток метров она пролетела, едва касаясь земли, не забывая по своей давнишней привычке комментировать про себя собственные действия: «В трапезную она влетела на бреющем полете…»
Половина столов была сиротливо сдвинута в угол, остальные составлены в три ряда. Первый из них был занят бритоголовыми разведчиками, меж коими как‑то нечаянно затесался добрый молодец Кирюша Оленицын; второй, самый многолюдный, приютил еще оставшихся в Пресептории метеорологов, телятников и экипажи обоих кораблей. А вот за третьим столом сидели только двое – Теймураз и его краса ненаглядная. Перед ними стояло невообразимое множество всяких мисочек, тарелочек, соусников и прочих сервировочных излишеств, никак не подходящих к общей атмосфере эвакуационной спешки. К тому же они усиленно делали вид, что им обоим очень весело.
Но действительно весело было только за средним столом, где уже успела воцариться бесподобная Кони. Как это она могла показаться кому‑то некрасивой? Она была божественна, ослепительна, лучезарна. Два экипажа общей численностью в четырнадцать человек, потеряв аппетит, глядели ей в рот. Голубой отряд сдержанно, но приветливо косился в ее сторону.
Варвара тоже направилась к ней, но в тот же миг все одиннадцать разведчиков, не прерывая своего негромкого разговора, поднялись со своих мест, а тот, что сидел рядом с Гюргом, отодвинул свободный стул, так что Варваре не оставалось ничего другого, как сесть на предложенное место.
Остальные так же синхронно опустились, словно всю жизнь только тем и занимались, что репетировали подобные церемонии. Ничего себе, нашли царицу морскую! Она скосила глаза – ага, Теймураз таки наблюдал за всей этой процедурой. Прекрасно!
– Салат или кокос?
– Как всем… спасибо. Нет, нет, Джанг, достаточно.
– Киб, живо лимончик! Капнуть на креветку? Или майонез?..
– А это креветка? Да она с курицу! Спасибо, Шэд.
– Томаты с Матадора, на заправочном буйке обменялись деликатесами с одним сухогрузом…
– Лех, вы меня закормите. Помилосердствуйте!
А Гюрг молчит, сыпанул ей на тарелку какого‑то розового горошка, не спросясь, и ресниц не подымает. У всех рукава рубашки закатаны выше локтя, а у него – запонки. С черным камнем. Завтра непременно надеть белую рубашку и те запонки, что Кони подарила…
– Вы купались? Как вода?
– Трудно сказать, Ага, потому что воды не было видно – туман. Впрочем, ничего особенного.
Похоже, что сегодня Гюрга отнюдь не занимает ее судьба, – следовательно, незачем рассказывать об утренних приключениях.
– А аполин этот туман не распугал?
– Вы как в воду глядели, Норд, – аполин не было. Ни одной.
Ну, посмотри, посмотри и спроси хоть что‑нибудь – сколько можно думать о чем‑то своем?
И – словно угадал – властное сухощавое лицо (таким она представляла себе римских цезарей) легко и надменно обращается к ней – сверху вниз, и вдруг в пушистых зарослях ресниц ослепительно вспыхивают голубые глаза – точечные васильковые молнии, изредка возникающие над здешним морем в предутренние часы, когда их так легко спутать со звездами…
– Я все время слушаю вас, Варвара, и поражаюсь: вы – единственная, кто ни разу не спутал ни одного имени…
Значит, все это время он слушал только ее, а вовсе не был углублен в собственные мысли!
– А как же иначе? У вас и характеры разные, и лица – совсем как у аполин, они хоть и лысые, но ведь не спутаешь…
И грянул хохот.