Уши! Но куда их притиснуть? Не помню, где они были?
От Брок уже исходило неистовство:
- Оставь это! Брось! И уши свои дурацкие, и все остальное! Не помню!
Амис, слегка озадаченный, спросил:
- Что плохого в том, чтобы помнить?
- Что?! Да разве тогда все это было таким вот грубым и холодным? Куда подевались упругость и теплота? Да разве такими были глаза, которые жили, источая нежность? А губы? Разве сравнить те, что ты сделал, и те, что дрожали, когда, мягкие, прижимались к моим? Силовые линии Брок бились и вибрировали.
Амис взмолился:
- Прости! Прости меня!
- Ты хочешь напомнить, что когда-то я была женщиной и знала любовь, что глазам дано не только видеть и что не стало никого, кто дал бы мне испытать это, кто заставил бы мои глаза излить печаль сердца.
Резко, будто наотмашь, плеснула она материей на грубо слепленную голову и бросила:
- Пусть вот у этих - получится, пусть они - испытают, - и, сменив полярность, улетучилась.
Некоторое время Амис всматривался, вспоминая, что когда-то и он был мужчиной. Но вот энергия его вихря надвое рассекла яйцевидную голову, и он помчался обратно сквозь галактики по энергоследу Брок, снова туда, к нескончаемому страшному суду бессмертия.
А глаза на рассеченной голове Материи так и остались блестеть влагой, которой брызнула Брок, изображая слезы. Голова из Материи творила то, что было уже недоступно энергосущностям: она лила слезы, оплакивая все человеческое, нежную красоту тел, от которых они некогда отреклись... Давно - триллион лет тому назад.