— Разве можно так натурально рыдать?
— Вообще-то Лариса — талантливая актриса, она и раньше рыдала… Не знаю, что и сказать… А может, постучать к ней? Она откроет дверь, и если на ее лице будет улыбка, то сразу станет ясно, что она играет и что ее слезы — искусственные…
И не успели они опомниться, как Маша спокойно подошла к двери соседки и позвонила.
— Лариса! — позвала она ее по имени, как и было принято по просьбе самой же актрисы, годящейся Маше вообще-то в мамы. — Это я, Маша. Вы не позавтракаете с нами?
Спросила и замерла, ожидая, что будет дальше. И действительно, за дверью все стихло, и несколько минут не было слышно ни звука. После чего все же где-то в глубине квартиры произошло какое-то движение, послышались торопливые шаркающие звуки, и дверь открылась. Красное заплаканное лицо актрисы Ветровой сияло улыбкой:
— А… Это вы, ребята… Вам что-нибудь нужно?
Маша заметила, что Лариса теперь уже босиком, а на ней красные брюки и желтая домашняя майка. В лицо пахнуло запахом сердечных капель (Маша хорошо знала этот запах: корвалол Лариса принимала обычно в дни премьер, и на этот случай в Машиной семье всегда хранился пузырек-другой).
— Вы репетируете? — смутилась Маша. — Извините, что я помешала. Просто вы так натурально плакали, что мы с Никитой испугались. А так нам ничего не нужно, мы сами приготовили себе завтрак и даже хотели вас пригласить.
И хотя Лариса выглядела не совсем обычно и явно чувствовалось, что она нервничает, Маша приписала это к разыгрываемой только что какой-то душещипательной сцене. Наверняка в таком же возбужденном состоянии находился и актер, который был где-то в глубине квартиры.
— Да… Мы тут репетируем, все в порядке. Завтракайте без меня… Маша, Машенька, — вдруг зашептала она быстро и шепотом, — позвони, пожалуйста…
Но она не успела договорить — словно невидимым воздушным потоком ее втянуло в квартиру, и дверь захлопнулась.
Маша, обернувшись на выглядывающих из дверного проема Сережу с Никитой, пожала плечами: она ничего не поняла.
— Ладно, завтракаем дальше, — решила она. — Мы с вами — форменные болваны (она точь-в-точь повторила папино выражение). И как это нам в голову не пришло, что они не репетируют, а выясняют отношения… А что, если мужчина, который находится в ее квартире, — ее друг, возлюбленный? А мы, дураки, распереживались!
Все вернулись за стол, доели омлет, и Маша налила всем чаю. Впереди ее ждал долгий и утомительный день, наполненный полным бездельем и отсутствием каких бы то ни было планов. Если Лариса и дальше будет себя так вести и забросит их из-за какого-нибудь мужчины, то ей, Маше, придется готовить еще и обед, а то и вовсе приняться за стирку. Такая перспектива ее не устраивала. И хотя она сидела сейчас за столом и пила чай, мысли ее уплыли далеко-далеко, в дивный сосновый лес с большой солнечной поляной, рядом с которой пологий берег чистого водоема; она осторожно ступает в прохладную прозрачную воду, распугивая маленьких рыбок, затем сама, превратившись в рыбку, ныряет с головой в тугую, перехватывающую дух водную темень и плывет, плывет, отдаляясь от берега все дальше и дальше… Затем выныривает, поднимает голову и чувствует распространяющийся вокруг запах костра и печеной картошки; а кругом такая тишина, что хочется услышать дыхание самой воды…
Она пришла в себя, когда ее кто-то тронул за плечо. Она повернула голову и увидела испуганные глаза своего брата.
— Ты уснула, что ли?! — тряс он ее за плечо. — Она уехала, вон она, уже села в машину с каким-то типом и уехала…
Маша подскочила к окну и увидела отъезжающую от подъезда большую черную машину с темными стеклами.