Сейчас познакомитесь с вашей комнатой, сказал он, указывая на деревянную лестницу в глубине магазина.
Владелец обитал на втором этаже, а меня поселил на третьем, в длинной мансарде. За скрипучими окнами до полу меня ждала приятная неожиданность выходящий на площадь балкон. Шикарный морской вид несколько меня приободрил, как и путаница улочек, устремлявшихся к берегу, виляя между разномастными домишками цвета охры, сложенными из впитавших седую старину камней.
Разобрав свои вещи, я спустился в магазин, где Одибер принялся объяснять, что ему от меня нужно.
Вайфай работает через пень-колоду, предупредил он, включая старый компьютер. То и дело приходится ходить наверх и перезагружать роутер.
Пока компьютер оживал, хозяин включил электрическую плитку и залил воду в кофеварку.
Как насчет кофе?
С удовольствием.
Оставив его колдовать над кофе, я прошел по магазину. На щите за кассой красовались древние страницы еженедельника Livres Hebdo из времен, когда творил Ромен Гари (если я преувеличил, то несильно). Меня тянуло раздвинуть шторы, скатать и убрать в дальний угол вытертые багровые ковры, совершенно иначе расставить все на полках и на выкладке.
Одибер, оказывается, умел читать мысли.
«Алая роза» открылась в 1967 году. Нынче книготорговля приносит одни убытки, не то что тогда В те времена сюда валом валили французские и зарубежные авторы. Обожали устраивать здесь читательские встречи и подписывать свои новинки.
Он достал из ящика книгу благодарностей в кожаном переплете. В ней оставили автографы Мишель Турнье, Жан-Мари Гюстав Леклезио, Франсуаза Саган, Жан дОрмесон, Джон Ирвинг, Джон ле Карре и Натан Фаулз.
Вы всерьез собираетесь закрыть магазин?
Без всякого сожаления, подтвердил он. Люди больше не читают, что с этим поделаешь?
Я был не столь категоричен:
Читают, только по-другому.
Одибер выключил плитку, прервав свист итальянской кофеварки.
Ладно, вы же понимаете, о чем речь. Я говорю не о развлечении, а о настоящей литературе.
Как же, как же, о ней, любимой, о «настоящей литературе» В какой-то момент такие люди, как Одибер, обязательно поминали ее заодно с «настоящими писателями». Но я никогда ни за кем не признавал права учить меня, что читать, а чего не читать. Привычка корчить из себя судью, выносящего приговор, что литература, а что нет, казалась мне недопустимым самомнением.
Много вы знаете настоящих читателей? Вряд ли они вокруг ходят толпами, не унимался разочаровавшийся торговец духовной пищей. Я об умных читателях, посвящающих много времени чтению серьезных книг. Не дожидаясь ответа, он, распалившись, зачастил: Между нами говоря, сколько во Франции осталось настоящих книгочеев? Десять тысяч? Пять? Думаю, и того меньше.
Какой вы пессимист!
Ничего подобного! Нужно себе признаться: мы вползаем в литературную пустыню. Нынче все хотят быть писателями и никто не читает.
Желая закрыть эту тему, я указал на фотографию Фаулза в альбоме:
Это Натан Фаулз. Вы с ним знакомы?
Одибер прищурился, соображая, как лучше ответить.
Так, немножко Настолько, насколько возможно быть знакомым с Натаном Фаулзом
Он подал мне чашку кофе цвета и консистенции чернил.
Фаулз представлял здесь свою книгу не то в девяносто пятом, не то в девяносто шестом. Он тогда в первый раз попал на остров. Между прочим, это я помог ему купить здесь дом, называется «Южный Крест». И все, после этого мы перестали общаться.
Он заглядывает к вам в магазин?
Нет, никогда.
Как вы думаете, если я к нему приду, он не откажется подписать для меня свою книгу?
Одибер вздохнул и покачал головой.
Советую сразу отказаться от этой мысли. Иначе можно запросто схлопотать пулю.
Интервью Натана Фаулза агентству «Франс Пресс» (отрывок)(12 июня 1999 г.)Вы подтверждаете, что в 35 лет, в зените славы, вы завершаете свою карьеру романиста?Да, я со всем этим покончил. Десять лет я посвятил серьезной писанине, десять лет день за днем елозил задницей по стулу с раннего утра, впившись взглядом в клавиатуру. Не желаю больше такой жизни.
Ваше решение бесповоротно?
Да. Искусство вечно, жизнь коротка.
Тем не менее в прошлом году вы сообщили, что трудитесь над новым романом с предварительным названием «Непобедимое лето».