Наша четверка называлась второй сборной. На этой неделе исполняется десять лет с тех пор, как мы участвовали в Североамериканском чемпионате университетских команд. Наш университет был устроителем, и на меня, помимо игры, легла масса организаторских забот.
— Вторая сборная? Значит, была и первая?
Питер откашлялся и аккуратно вписался в крутой поворот. Одно колесо все-таки задело за уступ, и по днищу забарабанил гравий.
— Каждый университет имел право выставить несколько сборных. Были бы деньги, а желающих сыграть всегда хватало. Четверо лучших входили в главную команду, следующая четверка — во вторую, и так далее. — Питер умолк на секунду и продолжил с оттенком гордости: — Наш национальный чемпионат превзошел размахом и числом участников все предыдущие… Потом этот рекорд, конечно, побили… Но мы установили и другой, он держится до сих пор. Поскольку турнир проводился у нас, а игроков в нашем распоряжении имелось предостаточно, то мы выставили сразу шесть команд! Ни до ни после ни один университет не выставлял на такие первенства больше четырех сборных.
Он улыбнулся собственным воспоминаниям. Может, это достижение не самое выдающееся, но оно — его, Питера, кровное, родное. И не важно, что оно осталось единственным — миллионы людей живут и умирают, так и не установив ни единого рекорда. Надо бы указать в завещании — пусть так и выбьют на его надгробии: «Здесь покоится Питер К. Нортон, который выставил сразу шесть сборных». Он усмехнулся.
— Что в этом смешного?
— Да нет, ничего.
Кэти не стала уточнять.
— Значит, ты руководил чемпионатом?
— Ну не совсем так. Я был президентом нашего клуба к председателем оргкомитета. Я не руководил турниром как таковым, но составил заявку на его проведение именно у нас, в Эванстоне. Через меня велись все предварительные переговоры и приготовления, я решал, кто где будет играть, распределял игроков по командам и назначал капитанов. Но во время самих соревнований я был уже просто капитаном второй сборной.
Кэти едко рассмеялась.
— Тоже мне деятель, лидер резерва. Весомый титул, а главное — прекрасно вписывается в историю твоей жизни.
Питер чуть не нагрубил в ответ, но сдержался. «Тойота» взяла еще один крутой поворот, и впереди развернулась панорама гор Колорадо, которая, однако, оставила Питера совершенно безучастным. Немного погодя Кэти опять принялась за свое.
— Почему же ты забросил свои шахматы?
— После колледжа как-то постепенно перестал играть — не то чтобы намеренно, а просто отдалился от той среды, в которой прежде жил, выпал из круга… Лет девять не участвовал ни в одном турнире и, наверное, основательно потерял форму. А раньше играл довольно неплохо.
— Довольно расплывчатая оценка.
— В мою команду входили только игроки первой категории А.
— Вот как… И что это означает?
— А то, что, согласно американской квалификационной системе, наш уровень значительно превышал уровень громадного большинства шахматистов, допускаемых к соревнованиям, — проворчал Питер. — Между прочим, самодовольные любители — ну, знаешь, те, что сидят по барам да кофейням и с умным видом разбирают партии знаменитостей, — классным игрокам в подметки не годятся. После категории А идут по нисходящей В, С, О и Е, а выше — уже только эксперты, мастера и гроссмейстеры, но таких совсем немного.
— Ах, только-то и всего?
— Да.
— Так бы сразу и сказал, а то: «первая категория, первая категория». Стоит ли хвалиться, если ты не то что до мастера — даже до эксперта не дотянул.
Он посмотрел на жену. Кэти сидела, удобно положив затылок на подголовник; на лице играла довольная ухмылка. Питер вдруг разозлился.
— Стерва.
— Не отвлекайся, ты за рулем! — с готовностью огрызнулась Кэти.