Что будем делать? Торчать в коридоре?
- Ты так разбираешься в женском вопросе? - ответил я, стараясь его спровоцировать и очертить тематику предстоящего вечера. Если это можно было назвать вечером: июньское солнце, едва спрятанное за сопками, отбрасывало на матово-серое небо розовые тени.
- Давай вот что, - начал я свой коронный, давно отработанный прием. Каждый из нас расскажет три истории... Из своей жизни. Только три. Одну - о первой женщине, одну о каком-нибудь железнодорожном романе и одну - о курортном. Сейчас ведь в моде мемуары. Выигрыш - за самую интересную историю. Кто проиграл, тот и рассчитывается за ужин, ну как? - бодро закончил я, втайне опасаясь, что он откажется.
- А что, неплохая идея, - неожиданно сказал мой собеседник.
- Тогда бросаем жребий, - Я достал две спички, одну разломал пополам, зажал их в кулаке и протянул руку Михаилу:
- Тяни.
Короткая, естественно, досталась ему, тут уж я был мастером. Мы выпили - для бодрости, и он начал:
- Мне тогда было пятнадцать лет. Представь себе небольшой российский городок. Улица, уставленная деревянными домиками и поросшая травой. Во многих домах даже не было водопровода. И вот первый раз я увидел её, медленно ступающую по траве, в руках - по ведру с водой. Она прошла метров пятьдесят, поставила ведра - отдохнуть, как-то по-особому расправила плечи, потянулась... Она не видела, что я смотрел на нее, а я буквально остолбенел. Я стоял с пересохшим ртом и совершенно оцепенелым мозгом. Ведь мне даже в голову не пришло предложить ей помощь. Даже, если бы и пришло, я не смог бы ничего сказать, скорее всего промычал бы что-нибудь или проблеял...
Она ходила за водой каждый день после обеда, я уже знал это время, сидел у окна и ждал. И когда её легкая фигурка проскальзывала мимо окна, я срывался с места и несся на улицу. Она возвращалась обратно, шла медленно, а я следил за ней не отрываясь. Так под конвоем моих глаз она доходила до калитки...Эти немые водоносные сцены продолжались все лето. И только в конце августа я набрался мужества и крикнул ей вдогонку: "Ку-ку". Не останавливаясь, она повернула свою точеную головку и ответила: "Ку - ку". Это было потрясающее счастье. Ничего подобного я ещё не испытывал, сердце выпрыгивало из груди, в голове горело и стучало, как в топке паровоза. Я прибежал в сад упал в траву и долго смотрел на плывущие облака. Мне казалось, что я сам плыву среди них, как легкий воздушный шарик.
Потом начались занятия, а учились в разные смены, да и в разных школах. Я встретил её только в зимние каникулы на катке. Она была в пушистой кофте в ярко красную клетку, а над стадионом разносилась знаменитая тогда песня: "Мишка, Мишка, где твоя улыбка". Вдохновленный этой песней, я до того обнаглел, что подкатил к ней и заявил: "Между прочим, эта песня - имени меня". Так мы познакомились.
Потом растаял снег, пришла весна - теплая, голубая. Вечерами над садами парил наркотический дух цветущих деревьев. Мы стояли под кустами сирени и целовались. Не так, как это делают теперь, а нежно впившись друг в друга губами и едва касаясь телами.
Так в беспамятстве мы стояли часами, потом, наконец, отрывались друг от друга и, пошатываясь, с опухшими губами, тяжелой головой и колотящимся сердцем расходились по домам. Вот собственно и все.
- Все? - я был разочарован, - и что же вы, даже...ни-ни?
- Представляешь, Володя, ни-ни, - сказал Михаил.
- Ладно, это даже оригинально, - поощрительно бросил я, - гони вторую любовь, железнодорожную.
- Тогда я ещё был капитаном. Весной наш зенитный дивизион возвращался со стрельб. Длиннющий состав: открытые платформы с тягачами и пушками, и только в середине - несколько теплушек для офицеров и солдат. Возвращались домой, в Печенгу после двух месяцев полевой жизни. Мужики истомленные, злые. Эшелон это тебе не экспресс, стоит на каждом перегоне, пропускает и встречных и обгоняющих. Тоска зеленая.