В ту самую минуту, когда поплывет перед глазами наблюдателей легкая пелена и очертания танка пойдут волнами, идущий за ним, словно на буксире, грузовик должен аккуратно притормозить, удерживая танк дюжиной стальных тросов. Теоретически он вместе с грузом весит раз в восемь больше танка и не должен впустить его в туннель. А что выйдет практически - одному богу ведомо.
Механик-водитель Гена держал четыре шлема и объяснял маленькому Лёнечке, для чего танкисту этот головной убор.
- Тут же нет амортизации, как тряханет!
- А чего тряханет? - спорил Лёнечка. - Дорога, как асфальт.
- Он на то и танк, чтобы бегать по бездорожью. В общем, без шлема нельзя, и все тут.
- А можно, я туда залезу?
- Валяй.
Он подсадил мальчишку на броню, и Лёнечка остановился, выбирая один из двух открытых люков. Наконец выбрал командирский, скрылся в нем и внутри завопил от восторга.
Подошли Корнейчук и Алексеев. На шее у Корнейчука висели наушники с микрофоном.
Все, кто сидел, встали, курящие избавились от сигарет.
- Пойдут Владик, Сева и я, - распорядился Алексеев. - Гена, давай сюда шлем.
- Не дури, - одернул его Корнейчук. - Грохнешься там в обморок - что с тобой делать будут?
- Не грохнусь, я стимуляторами накачался. И видишь, я весь в датчиках.
- Перестань выяснять отношения со своей совестью, - громче, чем следовало бы, приказал Корнейчук. - Пойдут Мартынов, Гонча-ренко и Бережков. Гена, проинструктируй их живенько…
- Нет. Мартынов, Гончаренко и я.
Корнейчук вздохнул и очень выразительно вкрутил воображаемый винтик себе в висок.
Алексеев взял у Гены шлем. В юности он служил в танковых войсках и даже сразу признал гусеничную реликвию - Т-55. Вспомнив последние полковые стрельбы, он усмехнулся: сейчас внутри куда как просторнее, нет сорока трех распиханных по креплениям снарядов…
Танк был в упряжи из тросов, расстояние между ним и грузовиком - метра четыре, не больше, рискованное расстояние, но команда специалистов, которых удалось понадергать из закрытых институтов, решила, что для эксперимента это в самый раз.
Корнейчук встал в сторонке и наблюдал, как гипнотизер Шварц проводит какой-то последний инструктаж, как Алексеев первым лезет в люк, как выставляет наружу Лёнечку, как ловко исчезает в люке Гена. Потом надел наушники и выдвинул прямо к губам микрофон.
- Объявляю готовность «два». Наблюдатели на вышках?
- Есть, есть, - вразнобой ответили далекие голоса.
- Корепанов?
- Есть, - отозвался наблюдатель с зависшего над полигоном вертолета.
- Лаборатория?
- Есть, есть, есть… - откликнулись специалисты, сидящие каждый перед своим монитором.
- За рулем?
- Есть, - хором сказали шофер грузовика Витя Гайдук и Боцман.
- Готовность «один». Алексеев?
- Готов.
- Пошел!
Танк двинулся чуть раньше грузовика, тросы натянулись.
- Сейчас еще рано, - они не вошли в этот, как его, ну… - Лёнечка, забыв ученое слово, смутился. - Давайте вон туда отойдем, оттуда лучше видно.
Мальчик очень обрадовался новому человеку, который еще ничего тут не знал и не понимал, поэтому был идеальным слушателем. Корнейчук же ощущал дистанцию между собой и экспедицией, это была совершенно необходимая дистанция, сокращать которую незачем, и малолетний гид пришелся кстати.
Если глядеть с косогора, было похоже, будто танк тащит по проселочной дороге огромный карьерный грузовик, и это смахивало на игру - не бывает же в действительности, чтобы танки за собой грузовики таскали. Да к тому же солнце разгулялось, вдруг весь мир провалился в лето, захлебнулся летом, ошалел от лета. Не мог он погибнуть, этот мир, где у ног цветет земляника!
Землянике-то что, подумал Корнейчук, люди вымрут, динозавры народятся, а она все так же будет цвести, и стрекозе вон тоже ничего не угрожает, кому она нужна, эта стрекоза…
За полчаса до начала эксперимента он запросил сводку. Американцы выстрелили по противнику дважды.