С минуту эта мысль еще не покидала. Он вдруг поймал себя на том, что каким-то образом все это перекликается с тем, о чем он только что думал. Скорее всего, рассуждение о несовершенстве ассоциировалось с неудачей, возможность которой на практике равнялась, дай бог, пятидесяти процентам. А что это значит? Это значит, что эксперимент с точки зрения науки чистейшей воды афера. В любой момент осуществления его подстерегает провал. Амбициозный проект, звучавший не менее амбициозно «Прищеп Пекарика», к сожалению, мог накрыться медным тазом точно с таким же успехом, как и осуществиться. И тогда развоплощение или смерть постигнут оба существа и претендента и донора.
«Неужели это тебя остановит? сарказмом отозвалось в сознании, реактивно вызвав соответствующую мысли улыбку, Разве мало исследователей пострадало от своих открытий?»
То-то и оно, выговорил он виртуальному собеседнику.
Вениамин Петрович, еще некоторое время сочетавший в себе два удовольствия тихое торжество собственного открытия и «неувядающую прелесть увядающей природы» по спонтанно родившемуся каламбуру стал в большей степени склоняться к созерцанию окружающей красоты. И не только осени. По мере приближения к университету встречалось все больше молодых, с еще не потускневшими взорами женщин. И все они почему-то сегодня казались Вениамину Петровичу красивыми и одухотворенными. Вот уже в перспективе улицы стало просматриваться выдававшееся почти до самого тротуара высокое крыльцо главного корпуса. И, наконец, профессор, отвечая все чаще на приветствия, подошел к анфиладе ступеней, ведущей к широкой почти во всю длину здания площадке по типу бельэтажа. Поднялся наверх и нырнул в холодную тень козырька.
И почти сразу увидел знакомую спину Румана у самых дверей. Своего зама Вениамин Петрович знал еще с сопливого дворового детства, когда того чаще в среде мальчишек звали Мойшей, чем Мишей, то ли утверждаясь, то ли пытаясь таким образом обидеть. А еще в пылу случавшихся пацанских разборок он мог оказаться «хитрожопым евреем». Или еще чем-то похуже. Тогда Пекарику, если до его ушей такое доходило, ничего не оставалось, как физически реагировать на обидчика, потому что Руман был младше и слабей а дружба есть дружба. Это сейчас ему понятно, что у фигурантов тех событий еще не были сформированы личности, необходимые для жизни в социуме. Были только мятущиеся в непривычных планетарных телах сущности. Они наивно повторяли за взрослыми модели поведения, привычки, выражения и уклад жизни. «Оскомину» от «кислого винограда» предков предыдущее поколение незаметно ни для тех, ни для других, как и эстафету самой жизни, передавало следующему. Волна памяти, на мгновение захлестнувшая Вениамина Петровича, услужливо напомнила, кем был он сам в том наивном социуме. И Веником, и Пекарем. А иногда еще и Рыжим. Хотя настоящим рыжим и не был. Но народ не обманешь. Хоть и блондинистым считал себя сам, но красноватая в редких веснушках кожа лица выдавала породу. «И тут уж хоть плачь», улыбнулся пришедшему откровению Пекарик.
Михаил Моисеевич!? Подожди, пожалуйста.
Руман остановился и обернулся удивленно: мол, что за спешка такая в трех шагах от деканата. Это в мгновение ока развеселило Пекарика. Он даже забыл, зачем пытался остановить его. «Неужели просто так? Не задумываясь зачем? Как в детстве: увидел окликнул». Наконец, дошло: воспоминания, пришедшие как раз после появления в поле зрения спины друга детства, как раз и спровоцировали скачек сознания в прошлое, зафиксированное на всю жизнь в нижних банках памяти бессознательного на том примитивном уровне, где записывается вся информация, связанная с эмоциями и чувствами. «Поразительно! обрадовался, словно в первый раз констатировал этот феномен психики, Временной показатель напрочь отсутствует!»
Привет, Миша! У тебя же, кажется, сегодня нет первой пары?
А! пожал тот протянутую ему руку, Хватает дел после лета. Пока в колею все войдет лицо его стало расплываться в улыбке. «Сейчас схохмит, Вениамин Петрович слишком хорошо знал этот взгляд, тысячелетиями формировавшийся в бессознательной памяти потомков Адама, Сейчас похвалит себя, жалуясь на жизнь», Сам же знаешь, не обманул его ожиданий Михаил Моисеевич, основная административная работа лежит на замах, а не на начальниках.
Вениамину Петровичу почему-то очень захотелось нагрубить. Ему всегда в таких случаях поначалу хотелось это сделать. «Фрустрация проклятая! А что ты хотел? Столько лет вместе. Разве можно не надоесть друг другу за это время? Будто я сам чем-то лучше он виновато взглянул на Румана, Вот так-то чувство вины спешит нейтрализовать спонтанную оплошность ума».