Спор игравших позади ребят достиг апогея, один из них собрался решить вопрос силой и, размахиваясь, случайно попал в Тихона. Это было бы не трагично, если бы Тихон, попятившись от неожиданности, не споткнулся обо что-то и не растянулся на земле. А вот это уже было больно и очень обидно. Кроме того, недоеденное мороженое каким-то образом размазалось по штанам мальчика.
Как он ни старался сдержаться, слезы все равно навернулись на глаза. Что хуже всего, и девочка, и остальные дети стали смеяться, а один сказал: «Ну и нечего было соваться в НАШУ песочницу». Тихон был полностью с ним согласен, и осознание этого заставило его зарыдать еще громче.
Да сколько можно-то! наконец спохватившись, подскочила к сыну Ирина.
Вместо того чтобы пожалеть и приласкать, она прямо при всех стала отчитывать и без того чувствовавшего себя опозоренным ребенка:
Почему тебя нельзя оставить ни на минуту?! Смотри, весь изгваздался!
Увидев содранные ладони, Ирина сменила тон, вытерла мальчику руки влажной салфеткой, кое-как оттерла с его одежды пятна от эскимо, посадила сына на колени и стала ласково поглаживать по голове. Алина как раз планировала рассказать историю, которая не предназначалась для детских ушей, и наблюдала за матерью и сыном с кислой улыбкой. Но все это уже не имело значения.
«Я всегда буду играть только один», пообещал себе Тихон, уткнувшись в надушенные волосы Ирины.
***Небо было ярко-голубым, мамина юбка разноцветной и забавной, а песок в песочнице, где играли дети моего возраста, казался желтым, как солнце. Все было прекрасно, мама улыбалась и трепала меня по волосам. Мы пришли в парк вдвоем, по дороге она купила мое любимое шоколадное эскимо, и мы оба его съели. Одно я, одно она. Я старался кусать аккуратно, чтобы не испачкать новые штаны, и все получилось: ни капельки не капнуло. Мама меня похвалила, сказала, что я «ну совсем уже взрослый».
Мама села на скамейку и подняла меня к себе на колени. Стала щекотать меня не сильно, слегка, до приятных мурашек. Игравшие неподалеку дети иногда смотрели на нас. Мне показалось, что девочка с двумя косичками и в желтом сарафане хочет что-то сказать мне. Не успел я подумать об этом, как она сама подбежала к нам.
Привет, как тебя зовут? Смущенно посмотрев на маму, она добавила «здравствуйте», та дружелюбно ей кивнула.
Тихон, удивленно проговорил я.
А я Маша.
Хочешь играть с нами?
Она была такая красивая, милая, светлая, и мне очень хотелось играть с ней и ее друзьями. Обычно я не очень люблю общаться с остальными детьми, но тут было совсем другое дело.
Я повернулся к маме.
Иди, сынок. Я посмотрю на тебя отсюда. Она поцеловала меня в затылок и осторожно спустила на землю.
Я пошел к песочнице с Машей за руку. Через пару шагов решил оглянуться на маму она помахала мне и снова жестом показала, что я могу идти дальше. Рука у девочки была маленькой и теплой, мне нравилось держать ее в своей.
Увидев, что я на секунду притормозил, девочка сказала:
Пошли, Тихон!
Удивительно, как это она запомнила мое имя с первого раза. Другим детям это часто не удавалось, они либо забывали его совсем, либо произносили неправильно. Я становился то Тихой, то Миханом.
Пошли, Маша, согласился я, и мы продолжили наш короткий путь почти бегом у песочницы даже чуть не упали, но я все же удержался и удержал ее.
Мы засмеялись, и друзья Маши вместе с нами, но это был добрый, не обидный смех. Я познакомился со всеми, мне одолжили формочки для «куличей», и мы начали игру. Долгую и увлекательную.
II
Тихон почти не помнил то время, когда отец и мать еще жили вместе они развелись до того, как ему исполнилось три года. Единственным запомнившимся ребенку ощущением от жизни в полной семье было ощущение скуки, серой и всепоглощающей, какая бывает только в детстве, когда пока не умеешь занимать себя сам, а другим не до тебя. Находясь в одном помещении хотя бы на полчаса без объединяющего их важного дела, родители начинали шумно выяснять отношения и практически забывали про Тихона.
Ирина гордилась своим умением «продолжать смотреть за сыном, что бы ни случилось», но на самом деле этот механизм у нее частенько сбоил. У отца он отсутствовал вовсе, что не мешало ему постоянно указывать на ошибки жены: недосмотрела за ребенком, не так одела, не тем накормила и вообще плохая мать. Ирина в долгу не оставалась у нее всегда было чем попрекнуть мужа. Отец не был привязан к мальчику и больше говорил, чем делал вечно выяснялось, что он дико занят учебой или работой, которую пришлось найти параллельно, чтобы приносить хоть какие-то деньги в семью.