Удастся ли договориться с Зоей на этот раз? Если удастся, то будет лишний повод (помимо заключения новых сделок с заморскими купцами) зазимовать в Константинополе. Хотя за несколько месяцев Зоя влетит в копеечку.
Жужжали пчелы в клевере, под солнечным небосводом ярко синели васильки. Где-то внизу люди Олега суетились вокруг ладей, чьи носы были украшены изображениями головы лебедя либо дракона. Всем хотелось поскорее добраться до Черного моря, а там сесть за весла, поднять парус — пусть ветер несет, быстрину можно не искать, а о возможном крушении пусть печалится хозяин. Команды и божба разносились далеко вокруг и сливались с гулом батюшки Днепра. На холмах царили покой и жара; пот стекал ручейками по спинам и впитывался в стеганые одежды под кольчугами. Высоко-высоко над головой поет жаворонок, его веселая песня плывет к земле, а навстречу ей поднимается мирное гудение пчел.
Олег улыбался всему, что сулил ему завтрашний день.
И вихрь подхватил его.
На этой равнине, куда с боями прикочевали предки Ульдина, зима не так сурова. Снега здесь выпадает немного и нет необходимости смазывать лицо жиром от холода. Но беспечный и здесь может потерять скот из-за бескормицы и непогоды, особенно когда приближается время отела.
С Ульдином было только шестеро, считая двух безоружных рабов. Восточные готы бежали в пределы Римской империи, где их вряд ли ждет хороший прием. Некоторые, конечно, остались — те, кто были убиты или пленены. В течение последних трех лет гунны жили мирно, осваивая завоеванные земли.
Земля белела под низкими серыми тучами. Тут и там торчали голые стволы деревьев. Почерневшие от огня остатки ограды были единственным признаком былого жилья. Ограду разобрали на костры, пахотные поля заросли травой. Пронзительный ветер пахнул дымом. Копыта лошадей хлюпали в снегу, стучали по промороженной земле. Скрипели седла, звенели поводья.
Рядом с Ульдином ехал его сын Октар. И сам Ульдин был молод, а сын едва достиг возраста, когда садятся на коня. В мальчике была заметна аланская кровь матери — высокий рост и светлая кожа. Она была первой женщиной Ульдина, рабыней, ее дал ему отец, когда Ульдину приспела пора. Потом Ульдин проиграл ее товарищу на Празднике Солнца и не знал, что с ней сталось, хоть и вспоминал временами.
— Если поторопимся, сможем добраться до стойбища еще сегодня, — важно сказал мальчик и, заметив, что Ульдин поднимает арапник, поспешно добавил:
— Благородный господин.
— Нет, — ответил Ульдин. — Я не стану загонять лошадей, чтобы ты мог дрыхнуть в теплой юрте. Мы развяжем седельные мешки, — он быстро, по-степняцки, прикинул, — возле Кучи Костей.
Глаза Октара расширились, он с трудом глотнул. Ульдин хрипло рассмеялся:
— Что, боишься готских скелетов? Их давно растащили волки. Готы при жизни не могли остановить нас — нам ли бояться призраков? Ты только прикрикни на них, — он кивком отпустил мальчишку, и Октар отстал.
По правде говоря, Ульдину и самому не хотелось располагаться там лагерем. И вообще мало радости путешествовать по горному хребту в такое время года. Летом другое дело, все племя движется вместе со стадами, и мужчина в любом месте чувствует себя как дома после дневных трудов или охоты. Хорошо: скрипят телеги, пахнет дымом, жареным мясом, лошадиным потом и навозом, люди кажутся друг другу ближе на бескрайней зеленой равнине под бескрайним небом, где вьются ястребы.