Белаш вздыхал, задумываясь об уровне общей боевой готовности корабля, хотя, конечно, вздыхать должны были в первую очередь «отцы-командиры». Утешался же он тем, что по крайней мере его носовой КДП полностью укомплектован, все оборудование в исправности, настроено и отлично работает. Радоваться бы ему и радоваться, но
Пасько, посмотрев на Белаша, кивнул:
Че такой смурной?
За Вадима очень спокойно ответил всегда невозмутимый Старик:
У него увольнение обломилось
Шуша добавил:
И особист вызвал
Услышав последнее, Пасько, которого не было в кубрике при появлении рассыльного, поморщился:
Забыл сказать: и меня вчера, гад, опять вызывал. Про всех в КДП, в кубрике нашем спрашивал. Ну, я, как всегда, сказал, что ничего особенного не замечено, но буду очень внимателен. Вышел от него и забыл
Это он Белаша точно из-за Чекина таскает, убежденно заметил Старик.
Шуша тут же поддакнул:
Да-да, точно. Слепа, сука, стучит
Без Слепы, конечно, не обошлось, согласился Пасько, почесав затылок.
Чекин сам, наверняка, раскололся, предположил Старик.
Белаш вздохнул:
Наверняка.
Он знал, что дело не в одном только Чекине. Все было у Вадима нормально по «особой линии» целых три года. На корабле за нее раньше другой офицер отвечал. Белаш с ним пересекался, только когда заступал рассыльным по кораблю: по приказу приносил особисту требуемые документы от других офицеров или искал-приглашал в каюту нужных по какому-то делу матросов, так же, как сейчас это делает Слепа.
Тот, «старый» обитатель известной каюты рыжий, крепкий капитан-лейтенант Рощин, ни разу не вызывал Белаша на личную беседу. Когда Вадим заходил к особисту по делам, тот лишь иногда интересовался, как поживают домашние: «Отец, мать не болеют?». Никогда не расспрашивал Белаша о матросских делах. Может быть, потому что и без Вадима знал все, что ему нужно было знать. А может, просто быстро понял, что этот матрос стучать на своих товарищей не будет. Но не так давно перевели Рощина в штаб флота на повышение. Его сменил худощавый, со светлыми жидкими волосами и тоненькими усиками старший лейтенант Морозов. Он с ходу весьма энергично принялся за свою особую службу. Никто из офицеров не рисковал остудить пыл молодого «старлея», да даже и пошутить в его адрес. Особист на корабле фигура специфическая: никому он не подчиняется, даже самому командиру крейсера. У Морозова свое начальство на берегу.
Буквально на следующий же день после прибытия на корабль в каюту особиста рассыльный стал вызывать по списку весь личный состав экипажа. Сначала пошли офицеры. Потом мичманы, старшины, матросы. Рассыльный только успевал летать по кубрикам:
Стариков, к особисту!
Пасько, к особисту!
Хвостов, к особисту!
к особисту, к особисту, к особисту!..
Белашу казалось, что было бы проще вызывать целые подразделения и выстраивать в коридоре шкафута по правому борту. В нем особист соседствовал каютами со старшим помощником командира корабля. «Квартира» особиста была просторной, с иллюминатором. Такие на корабле есть только у старших офицеров. Лейтенанты же всякие живут по двое в каютах на нижних палубах. Света белого не видят и воздухом из вентиляции дышат.
Сначала всех вызываемых матросов по возвращению от особиста спрашивали из любопытства:
Че ему надо? Зачем таскал?
Но потом перестали обращать внимание на эти вызовы, потому что Морозов говорил всем одно и то же:
Заходи, присаживайся. Вот в чем суть вопроса: нужно служить интересам Родины. Будешь рассказывать мне о том, кто, где, зачем собирается, о чем вокруг тебя говорят, что обсуждают земляки, друзья, матросы твоего призыва. Ты же комсомолец?!
Кто же не комсомолец? Еще в школе всех из пионеров в члены ВЛКСМ перевели автоматически, чтобы процент сознательности был максимальным. Если кто случайно или по очень большой провинности избежал окомсомоливания на «гражданке», то его в первые же полгода службы в обязательном порядке в комсомольскую организацию принимали. Не может быть на флоте некомсомольцев. Процент сознательности и здесь должен получиться максимальным.
Так что все согласно кивали:
Комсомолец.
Услышав это, Морозов удовлетворенно поднимал указательный палец, целя им в висящий на переборке портрет генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева:
Так вот, товарищ комсомолец, требуется твоя добровольная помощь. И учти: будешь хорошо помогать особому отделу и Родине поможем в партию вступить