Эклектика. Сборник рассказов - Сергей Смирнов страница 2.

Шрифт
Фон

Помнишь, как мы встретились? А я помню. Я тогда вошел в комнату, а ты там сидела на полу и смеялась. Звонко так, искренне заливалась. Друзья твои там были тоже, но их уже не помню совсем, ни имен, ни лиц. Я так задержался взглядом, что потом неловко было. Я просто подумал: «Вот это мой типаж», и так хорошо стало от этой мысли.

Ты в тот вечер первая со мной заговорила. У меня была футболка с принтом «Cowboy Bebop», ты подошла и сказала: «О, крутой мульт! Мне очень нравится!», а я как полный кретин ответил: «А мне нет.», и ты не поняла меня, так как не знала еще, что я за человек. Я думал, что начинаю очаровывать тебя своим чувством юмора, забавно теперь это вспоминать.

А потом все начали курить траву, и ты тоже, и я решил за компанию, хотя наркотиков не пробовал тогда вообще никаких. Одну затяжку сделал, думал, как в фильмах нужно, много вдохнуть, долго держать. Не выдержал и раскашлялся. Кашлял минут пять не переставая, так стыдно было. А потом меня убрало. Опомнился, а ты уже ушла, и я не понимаю, зачем я там нахожусь, и все такие чужие, и паранойя, и я тоже ушел


Вера скривила брови, лицо ее выражало болезненное недоумение. Неожиданно ее отвлек подсевший полный мужчина:

 А что же вы голубушка сидите в одиночестве, скучаете?

 Что? Нет,  смутилась она.

 Давайте я вам компанию составлю, а то вы все водичку тут свою пьете, бумажки какие-то теребите, жалко смотреть.

Вера вздохнула и ничего не ответила. Мужчина принес с собой бутылку вина и тарелку с закуской.

 Так, давайте знакомиться, меня Анатолием звать, а вас как величать изволите сударыня?  игриво произнес он.

 Вера,  сказала она холодно.

 Верю,  резко ответил мужчина и громко захохотал.

В течение следующих двух минут Анатолий рассказал, что он преподаватель в университете, едет в Санкт-Петербург защищать докторскую диссертацию и, неожиданно, про свой взгляд на внешнюю политику России.

 Да где это видано, чтобы русский человек отступил перед такими негодяями!  разошелся Анатолий.

 Не знаю, что там русский человек, а я бы сына своего на войну не отдала,  вдруг включилась в разговор Вера, до этого все время молчавшая.

Тут к ним подошел один из хмурых мужчин, которые все это время молча пили водку за соседним столом. Он обратился к Анатолию:

 Слышь, академик, ебало завали. Че к бабе пристал?

 Позвольте, уважаемый,  торопливо и испуганно начал Анатолий, но его тут же перебили.

 Я те ща позволю, блять. Встал и вышел!  угрожающе произнес мужчина.

 Да как же это не по-людски

 Встал и вышел, блять!

Тут и второй мужчина подключился с соседнего стола:

 Э, ептать, те че, не ясно сказано?

Анатолий удалился, забрав с собой бутылку. Мужчина вернулся к своему товарищу за стол, и можно было расслышать, как он сказал ему: «А бабенка-то ничего.».

Вера сделала вид, что не заметила и продолжила читать.


Я сразу понял, что влюбился, но не сразу понял, что пропал. Помню все искал встречи с тобой, пытался общаться. И ведь ты не отталкивала меня, хоть и сразу все поняла, наверное. Но и никогда не подпускала ближе. Я даже до френдзоны не добрался, хотя сам виноват, слишком гордым был.

Но что-то у нас все-таки было Помнишь, вы меня позвали диски юзать? И я пришел и ничего об этом не знал. Я спросил у тебя: «А что будет?», я боялся, что как с травой получится. А ты сказала: «Тебе просто будет хорошо, поверь.», и я поверил. Ты не обманула, было хорошо, было безумно, невероятно, потрясающе хорошо. Я и не подозревал, что можно так себя чувствовать. А потом все танцевали и обнимались, и я танцевал с тобой и обнимал тебя. И так просто это было, я ничего не боялся, и ты была так нежна со мной.

А потом все кончилось. И между нами снова оказалась пропасть, еще шире, чем раньше. Тебе было стыдно, а я не знал, как с этим дальше жить


По щеке у Веры потекла слеза, и она быстро смахнула ее. Несколько минут она сидела, закрыв лицо руками, но не плакала, а только тяжело дышала.

Парни, сидевшие в другой стороне вагона, вдруг громко расхохотались своими высокими молодыми голосами, и слышно было, как один из них сказал:

 Иисус по-любому был вмазанный постоянно. Типа, он такой: «Я вас всех люблю!», а ему апостолы: «Даже Иуду любишь? Его никто не любит! У него лицо предателя!», это, кстати, сказал апостол Физиогномикус. А Иисус, короче, такой: «Иуда, иди я тебя обниму. Иди сюда, хорошенький мой. Предашь меня, да? Все равно люблю.».

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке