Диомед, сын Тидея. Книга 1. Я не вернусь - Андрей Валентинов

Андрей Валентинов

Диомед, сын Тидея. Книга 1. Я не вернусь

Навплия

(Кифаредический ном[1])

Я понял возвращаться незачем.

Незачем и некуда.

Он лежал посреди шатра, густой ворс ковра жадно впитывал кровь.

 Этот?

 Этот, ванакт[2]

Пальцы еще жили, цепляли воздух, словно пытаясь ухватить что-то невидимое, уходящее навсегда. Жили но из пустых глазниц, равнодушных, холодных, на меня уже смотрел Танат Жестокосердный. Ярость ушла, и на мертвом окровавленном лице не осталось ничего, кроме этого взгляда. Я с трудом заставил себя смотреть, не отворачиваться. Рыжий бородач показался знакомым, я уже где-то видел этого верзилу

В Аргосе? В Микенах? В Калидоне?

Недвижные глаза маленькие пустые зеркальца притягивали, не давали думать. Танат не спешит. В этот раз он промахнулся. Но будет следующий, затем еще, еще

Рядом нетерпеливо вздохнули. Мантос, старший гетайр[3], недоуменно скреб бороду такую же лохматую, как у мертвеца, но только черную. Старшой охраны не понимал, зачем ванакт так долго разглядывает мертвеца. Живые смотрят в глаза живым. Покойникам же нет части в этом мире.

Я очнулся. Нет, этого рыжего я видел впервые. Просто он был похож. Очень похож лохматый, заросший бородой, в одной набедренной повязке старой, потертой. И даже его кинжал, казалось, вышел из одной кузни с теми, другими. Дорогой кинжал, не в Аргосе отливали. И не в Микенах. Хеттийский? Да, кажется

 Кто еще знает?

Старшой покачал головой тратить слова на такой ответ не полагалось. Итак, не знают. Убийцу пытались перехватить у самого шатра как раз после заката. Он был ловок и смел, посланец Таната Жестокосердного. Городские ворота, где стража из местных, лагерные, где уже стоят мои парни,  прошел, проскользнул, прополз. Или, может быть, морем? Но у берега тоже стража.

В шатер он все-таки ворвался умирающий, залитый кровью.

Ему не хватило нескольких шагов.

Рука уже не дрожала. Пальцы застыли, так и не разжавшись

 Уберите. И чтобы никто не видел.

На этот раз гетайр даже не стал кивать. Закапывать не станут море рядом, привяжут к ногам пару камней побольше да потяжелее

Неупокоенные, кому не досталось жертвенной крови, блуждают безлунными ночами вдоль дорог, подстерегая нас тех, у кого кровь еще горяча. Этому придется тревожить дно морское

Я хотел поблагодарить, но вовремя спохватился. За такое не благодарят. Гетайры просто не поймут. Ведь они охраняют не ванакта, не богоравного правителя Аргоса, а родича. Родича, которому грозит беда.

Когда в Калидоне мне попытались навязать охрану, я удивился. Удивился, затем возмутился

Хотелось вновь заглянуть в мертвые глаза, но я уже знал, что там: ледяная усмешка Таната и его неслышное «жди». Он терпелив, посланец и бог Смерти. Я тоже должен быть терпеливым. Не вышло в этот раз выйдет в следующий

За пологом шатра меня встретил ветер. В лицо ударил свежий дух смолы и знакомый с детства запах гниющих водорослей. Я огляделся. Костры уже догорели. Кто должен спать спит, кому стоять в карауле стоит. К морю? Пожалуй, там сейчас лучше всего.

Странно, с детства не любил моря! Не любил, боялся а теперь вроде бы и идти больше некуда. Одна у меня дорога туда, за влажный горизонт.

Две тени неслышно заскользили рядом. Гетайры не отставали. Я даже не знал, сколько их пошло со мной двое, четверо. Еще недавно это раздражало, чуть ли не сводило с ума. Отец выходил один на дюжину, один на два десятка. Без щита, без панциря. Тидею Непрощенному не нужна была охрана!

Но он не был ванактом аргосским. Непризнанным ванактом. Почти самозванцем. А если и не самозванцем, то все равно не первым.

(Не первым вторым, как и было сказано тому четырнадцать Нет, уже пятнадцать. Уже пятнадцать лет! Боги, боги!)

Да, не первый.

Второй.

Год назад, когда меня впервые попытались зарезать прямо на Глубокой, прямо на потрескавшихся ступенях храма Трубы, в полусотне шагов от нашего старого дома,  я растерялся. Как и сегодня, убийцу не смогли взять живым, и я долго гадал, кому довелось перейти дорогу