Антоновку безошибочно отличали от "аниса полосатого", а "пепин шафрановый" - от "апорта". Были нам знакомы и такие редкие сорта, как "ранет орлеанский", "кандиль синап" и "астраханское красное".
Когда же мы с гордостью приносили яблочные трофеи домой, нас прогоняли и велели вернуть законную добычу "плодоовощи". Как бы не так! Ни у одного из нас не поднималась рука на такой добродетельный поступок. И начиналась объедаловка. Яблоки трещали у нас на зубах, губы блестели от сока...
До сих пор запах яблок возвращает меня в детство.
Но этот рассказ не о яблоках, а о Ляле Пуле.
Ляля Пуля жил в бывшем каретном сарае.
У нас во дворе была вереница каретных сараев. Бабушка рассказывала, что в "мирное время", то есть до революции, в длинном одноэтажном здании с облупившейся желтой краской за высокими воротами с фигурными коваными петлями и в самом деле во времена оные стояли кареты, потом их сменили легкие лакированные коляски на тонких дрожащих рессорах, фаэтоны с поднимающимся верхом и приземистые сани с медвежьей полостью. Внутри на стенах каретных сараев висели дуги, подбитые войлоком хомуты, выездная сбруя с бляхами, похожая на кавказский ремешок. А несколько сараев были переделаны в конюшни - там стояли лошади. Потом все это куда-то делось, исчезло, отнесло временем. Остался один Орлик. И тяжелая телега на "дутиках" - резиновых шинах.
Орлик был ломовой лошадью, или, как его еще называли, битюгом. У него была сильная короткая шея с седой гривой. И тяжелые, утолщенные книзу ноги. Когда Орлик шел по двору, каждый его шаг, как удар молота, отзывался на булыжниках лязгом подков.
Утром мы просыпались от железных шагов коняги. Мы подходили к окну, и перед нашим взором представал огромный мускулистый конь, который легко вез за собой телегу и в такт шагам покачивал головой, словно поддакивал своим мыслям.
Мы кормили Орлика хлебом, присыпанным солью. И он не спеша, с достоинством теплыми замшевыми губами брал из наших рук угощение и принимался жевать, водя челюстями из стороны в сторону.
У него были желтые, стертые зубы. Говорили, что по этим зубам можно определить его возраст. Орлику было за двадцать лет...
Хозяином Орлика был отец Ляли Пули - ломовой извозчик, ломовик. Или, как иногда говорили в наше время, работник гужевого транспорта.
Ляля Пуля от рождения был немым. Сперва думали, что речь запаздывает и со временем мальчик заговорит. Но прошел год, второй, третий... Из уст мальчика вырывались только нечленораздельные звуки, похожие на мычание. Он все понимал, ему все хотелось выразить, но природа навсегда лишила его бесценного дара речи. Среди невнятных звуков и междометий, которые мальчику удавалось выдавить из себя, было два односложных созвучия "ля-ля" и "пу-ля". Мальчик тыкал себя пальцем в грудь и произносил свои два единственных слова - "ляля" и "пуля". В конце концов его так и стали называть - Ляля Пуля.
А его настоящее имя забылось.
Когда я вспоминаю Лялю Пулю, то почти физически ощущаю запах яблок. И передо мной возникает его угловатая, чуть сутулая фигура. И, как далекое эхо, доносятся голоса грузчиков:
- Эй, Ляля Пуля, попадешься - уши поотрываем!
Но никто не отрывал ему уши. То ли жалели его, то ли он был таким неуловимым.
У него были холодные бесцветные глаза, а когда он смотрел на нас, не в силах выразить словами свою мысль, во взгляде появлялось что-то загадочное, словно он умышленно молчал, скрывая свою тайну.
Он ходил, прижимаясь к стене, тихой кошачьей походкой. А от преследования уходил большими пружинистыми прыжками. У него были холодные руки и цепкие пальцы. Он был диковатым, и потому его считали злым. Но, наверное, трудно быть добрым, если весь окружающий мир не понимает тебя, насмехается, сторонится...
Ребята дразнили Лялю Пулю.