Казалось, что спрятанный в кустах оркестр, повинуясь взмаху палочки Штрауса, запел всеми инструментами, и Медленно, красиво и изящно Ирина с Генрихом завальсировали от центральной аллеи по покрытой листьями дорожке вниз, в сторону «Острова Мертвых»
2.
Когда, будучи студентом, Генрих изучал городскую театральную афишу, взгляд его на театре им. Мочалова не останавливался. Он даже не доходил до этой строки в нижней части таблицы афише. Генрих любил то, что повыше. Но потом, в конце четвертого курса, во время показов, когда он впервые подошел к небольшому красивому зданию рядом с Яузой, в бывшей Немецкой слободе, был искренне удивлен.
Когда- то здесь был местечковый театр московских немцев. Играли, очевидно, на немецком языке. Небольшая, но очень уютная сцена. Партерчик с бельэтажем мест на 150. Деревянные колонны и маленькие ложи. Второй ярус мест на семьдесят. И третий на пятьдесят. Этакий вертикальный зал. Пахло какой-то музейной тайной, которая притягивала Анри и манила. После генриховского одиночного отрывка-монолога из" Сна смешного человека» раздались аплодисменты. Алина Петровна, эксцентричный рыжеволосый худрук, попросила Генриха остаться. Остальным сказала спасибо
Вечером Анри уже пил пиво с будущими коллегами. И водку тоже. Именно тогда новый знакомый, артист Сугробов, и назвал его первый раз Анри. И это прозвище приклеилось.
В конце июня, уже после того, как Генрих получил диплом в училище с несколькими тройками, в театре было закрытие сезона. После жесткой речи худрука о том, что в театре невысокая духовная жизнь, и последующей за речью веселым банкетом с красным вином и бутербродами, Генриха представили как нового артиста. По традиции театра имени Павла Степановича Мочалова, новый артист должен был поделиться с новыми коллегами тайной. Точнее, ТАЙНОЙ. ТАЙНОЙ, о которой он никогда не говорил, и ни с кем не делился Генриха вытащили на сцену, посадили на одинокий стул. Зачем-то расставили вокруг него зажженные свечи, выключили дежурку, оставили один небольшой прожектор. Худрук и артисты расселись в зале возле сцены. Генрих сидел на стуле в полукруге свечей, на фоне портрета великого трагика Мочалова, который почти не был виден, и не знал что говорить. Но вино потихоньку развязало ему язык
Когда Генриху было шесть лет, он пытался открыть новый цвет. Все в нем возмущалось, что в мире только красный, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий и фиолетовый. И их оттенки. Ну еще черный с белым. Да и то, мама сказала, что это не совсем цвета Час от часу не легче Ну должны же быть еще какие-то цвета кроме этих! Какой-нибудь вававый, молый, стугый и берловый!!! Казалось, что если оттянуть пленку известного цвета, то там будет таинство! Цвет, который никто никогда не видел! Но как?! Как это сделать?! Каким образом увидеть этот никому в мире неизвестный цвет? На этот вопрос Генрих не мог дать ответа Но он знал! Он точно знал, что этот цвет, эти цвета существуют. Он был уверен в этом. Он брал фломастеры и часами малевал ими, пытаясь найти этот новый цвет. Получалось в основном что-то типа грязного хаки Затем он загадывал, что если подойдет в такое-то время на такой-то пустырь, где валяется ржавый лист железа, и поднимет его быстро- быстро, то в первые доли секунды он увидит этот потрясающий, необычный, никому не ведомый цвет. Или если пойдет в парк и быстро поднимет кленовый лист. Обязательно красный. Или быстро включит свет в ванной и тут- же заглянет в неё. Но под листом железа он видел стремительно убегающего короеда, личинки муравьев и белёсую траву, лишенную фотосинтеза. Под кленовым листом он в лучшем случае видел другой кленовый лист. В ванной он видел ванную Неизвестного цвета нигде не было Тогда Генрих крепко крепко зажмуривался, и пытался представить этот ускользающий от мира цвет. В темноте он видел какие то расплывающиеся круги и другие геометрические фигуры. Иногда он вскрикивал, подпрыгивал, и бил в ладоши. Ему казалось, что он увидел невиданный до сего мгновения цвет, но потом с ужасом понимал, что это какие-то оттенки зеленого, желтого, голубого
Но должны же быть эти цвета! Должны! Часто Генрих сжимал зубы, чтобы не заплакать. Должны! Своей тайной Генрих ни с кем не делился. Он боялся даже и подумать, что кто-то тоже начнет искать никому неизвестный цвет. Более того, найдет его раньше Генриха. Он думал о новом цвете почти всегда. В детском саду, играя в песочнице, дома, в гостях у бабушки и даже в туалете. Он думал о нем в пионерском лагере. Думал в кинотеатре. Думал в театре. Думал на представлении театра кошек. Думал и вглядывался-вдруг в кино будет кто одет в неизвестный цвет? Или в театре кто- то кому-то передаст интересную вещицу именно того цвета, который он ищет? Или вдруг у кошки необычный оттенок, через который можно все- таки выйти на неизвестный цвет? Даже не то что думал о нем. Что о нем думать? Так, мечтал о встрече Но везде его преследовало фиаско