Его убили!
Он же сидел. Его нашли на рынке старые дружки, потянули за собой. Какие у них могут быть интересы? Ограбить, убить кого-нибудь. А Юрчик сопротивлялся, говорил, что оставил все в прошлом. Они: да-да, конечно, но увидели, что серьезно все, и ножичком его в бок. У Насти потемнело в глазах. Она представила, как Юрчик, зажимая рану руками, где-то в кривом переулке сползает вниз по стене.
А дружки уходят, растворяются во тьме, похохатывая.
Забылась Настя под утро, часа в четыре, так и не решившись никуда позвонить. Ни в милицию, ни в «скорую», ни в морги, которых в городе было аж три. Прикорнула на диванчике в гостиной, будто выключили.
Юрчик вернулся в шесть.
Долго и виновато шаркал в прихожей, копошился, шуршал чем-то, какими-то бумажками, постукивал ботинками, шмыгал носом. Настя было вскинулась, но потом затихла, спиной, мурашками на плечах и на шее ощущая движение Юрчика по квартире. Вот он прокрался в туалет, вот вместе с клекотом воды выбрался из него в коридор, скрипнул дверью, скользнул в пустую спальню, вот озадаченно, не обнаружив Насти, вышел. Опять чем-то зашуршал. Ближе, ближе.
Настя сначала почему-то съежилась, но с легким движением воздуха от осторожно раскрываемой двери выпрямила спину, повернула голову. Пойманный врасплох Юрчик замер на пороге.
Спишь?
Глупее вопроса придумать было нельзя. Он стоял в носках, в джинсах с высоко подвернутыми штанинами, в какой-то дурацкой, темно-синей спортивной кофте на «молнии» и щурился одним глазом, словно заранее ожидая, что в него вот-вот чем-нибудь нехорошим кинут. Тапком. Подушкой. Словом.
Горло у Насти, наконец, согласилось выпустить воздух из легких.
Нет, выдохнула она.
Юрчик кивнул.
А я тут это
Он протянул прозрачный целлофановый кулек, полный цветных бумажек. При неуверенном свете ночника и дымном сиянии из окна Настя не сразу опознала в бумажках денежные купюры. Купюр было много. Были они разные. Может, тысяч на десять. Или на двадцать.
Откуда? спросила Настя.
Да там Юрчик шевельнул плечом, не желая вдаваться в подробности. Это не важно. Насть, я же это нам тебе.
Они чьи?
Мои.
Ворованные?
Юрчик посмотрел на кулек и фыркнул.
Насть, ну, ты, блин, совсем! Ворованные, они бы в банковской опечатке были. А тут семнадцать тысяч всего. Семнадцать тысяч семьсот сорок рублей. Это так, должок мне вернули.
Настя подобрала с пола телефон.
А позвонить?
Юрчик сделал шажок к дивану.
Насть, ну, там непростое дело-то было, заговорил он, оправдываясь. Человек тоже, знаешь, пуганый. Не мог я при нем звонить. В область ездил.
В Грачево свое?
Ну!
Еще один маленький шажок и кулек закачался у Насти перед глазами.
Семнадцать тысяч?
Ну! Я в долг давал под проценты.
А предупредить ты мог?
Юрчик сел рядом, уложил кулек Насте на колени.
Да там ситуация сложилась забухтел он.
Настя замахнулась телефоном.
Сейчас как дам ситуацию!
Юрчик снова прищурил глаз.
Давай!
Потом ткнулся носом в челюсть, в щеку и одновременно запустил пронырливую руку между диваном и напряженной Настиной спиной.
Я переживаю, сказала Настя.
Блин, понятно.
Юрчик притянул женщину к себе.
Просто предупреди.
Так один раз всего.
А вдруг
Настя не договорила, потому что Юрчик стал целоваться. Спортивная кофта сползла с него сама собой, клацнул ремень на поясе, освобождая ход джинсам. Взлетел сигнальной ракетой носок. Насте было проще. Халатик на три пуговицы, под халатиком ничего.
Утро уже, выдохнула Настя, подаваясь под пальцами Юрчика.
Ага, кивнул Юрчик. Самое время.
От него пахло потом и сырым, лежалым сеном. Кулек с деньгами упал, купюры с шелестом разлетелись по полу.
Где-то через полчаса, умостившись под боком у Юрчика на узком диване, переплетясь с ним ногами, Настя сказала:
Я вот думаю, ты моя планида.
Кто?
Судьба. Крест.
Юрчик приподнялся.
Какой я крест?
Ну, наказание.
Я наказание? нахмурил брови Юрчик. Почему?
Потому что я за тебя волнуюсь, сказала Настя.
А, в этом смысле.
В этом.
Это приятно, Юрчик успокоенно лег, проговорил: Планида.
Рыжий хохолок его волос заискрился, попав под солнечный луч. Настя растрепала хохолок пальцами.